— Фима!
— Чего? — подняла я голову и охнула от резкого щелчка по кончику носа.
Зорин, отвесивший этот унизительный щелбан, заглядывал мне в лицо с участием.
— По какому праву? — возмущенно завопила я, но запнулась, осознав, что трезва как стеклышко, и закончила совсем уж жалобно: — Только хмельное зазря переводить. Твое счастье, что сам за это платить будешь.
— Ты и так бешеная, — улыбнулся чародей, — боюсь, не управлюсь, если опьянеешь.
Я обиделась, потом передумала обижаться, очень уж у Ванечки улыбка красивая была.
— Тем более к нам на борт господин Отто поднимается, я решил, что ты с ним побеседовать пожелаешь.
Ступени уже нестройно скрипели под шагами Карла Генриховича.
— Простите великодушно, Серафима Карповна, — поклонился он, — неожиданные обстоятельства заставили меня нарушить ваш…
— Присядьте, — предложила я. — Да на вас лица нет!
— Торопился. — Лекарь приник к поданной хозяином кружке. — Боялся не успеть. Ведьма, к которой мы с вами завтра собирались наведаться, до условленного времени не доживет.
— Отчего же?
— Да кто их, ведьм, разберет. Только позвала меня к одру да потребовала, не медля ни минуты привести к ней блаженную деву, что сонного кота для себя добыла. Вас, Серафима Карповна. И, заметьте, когда я с ней о встрече договаривался, о том, кого именно с собою приведу, не упоминал.
— Блаженную, это значит — безумную? — переспросила я недовольно.
— Не обязательно, — сказал Зорин. — Иногда так дурачков называют.
— Сами вы, Иван Иванович, дурачок. Иван-дурак!
Карл Генрихович нашу перепалку наблюдал с удивлением, но все же заметил:
— Блаженство есть также наивысшая степень счастья.
— Учитесь, Иван Иванович, как дамам комплименты говорить, — улыбнулась я лекарю, на Зорина не глядя. — Вам-то это, положим, не пригодится, но хоть теорию изучите.
Когда я все же соизволила бросить взгляд на чародея, тот уже расплачивался с хозяином.