— К чему тратиться? В тесноте, да не в обиде, одна в гардеробной может перекантоваться, другая подле вас. А уж когда нянюшка возвернется…
— Час-то какой поздний, страшно по темнотище ходить.
— Фимочка? — донесся из спальни голос кузины. — Что там за шум?
— Почивай, милая, — жестами я направила обеих Март к себе, — утро вечера мудренее.
Гавр рыком выразил неудовольствие вторжением.
— Разбойник, — погладила я его за ушком, — присмотри за девицами.
Означенные девицы рядком сидели на краешке постели. Я вздохнула:
— Пока так…
— А вы, барышня, как же?
— У меня дела еще есть, о которых вы никому рассказывать не будете.
Я прихватила из комода жестяную коробочку и выскользнула из апартаментов.
— Фима? — Зорин, отворивший дверь на стук, явно готовился ко сну, расстегнутая рубаха позволяла рассмотреть мужскую грудь.
— Ночевать негде, — пояснила я сварливо, толкнула его, протиснулась в нумер. — Пустишь?
— Ты и сама вошла…
Я присела на кровать, передвинула подушку ближе к центру.
— Дверь закрой.
— Что ты творишь?
Из коридора тянуло сквозняком, но Болван Иванович, видно опасаясь надругательства над своим бесценным телом, оставаться со мной наедине не спешил.
— Ну не хочешь, не запирай, — покладисто сказала я. — Гляди, что тут у меня.
Жестянка была простецкая, аптекарская, из-под мятных пастилок. Я покрутила ею во все стороны, чтоб блеснула в свете ночника. Зорин не шелохнулся, стоя столбом у приоткрытой двери. Интересно, насколько он тяжелый и развяжется ли пупок барышни Абызовой, если она эдакую громадину перетащить попытается? Вру. Нисколько не интересно.