Охота

22
18
20
22
24
26
28
30

— Это Морозов, что ли?

— Он.

— Хорошие у тебя знакомые, — хмыкнул подъесаул.

В его этой фразе было заложено много смысла: одновременно и восхищение, и какая-то подозрительность.

— А зачем ты броню сюда притащил? — Спросил есаул Бахарев, до сих пор только слушавший их.

— Ну… Не знаю. Показать. — Растерялся Сабин. — Ну, чтобы… Показать… А то говорят в станице невесть что…

— Слушай Аким, — заговорил Щавель, положив руку ему на плечо, — у нас к тебе по поводу эвакуации никаких вопросов нет. По поводу рейда есть, а по поводу эвакуации отсутствуют. Это большое счастье, что вы с Каштановым выжили, жаль, что хлопцы полегли, но и я, и командование полка уверены, что вы дрались, как положено казакам пластунам. Степняки сказали, что вы все погибли. Мы не верили по началу, а как узнали, что у степняков самих восемьдесят процентов потерь, так и призадумались. Хорошо, что этот лейтенант Морозов такой упрямый, не поверил, что все полегли, и поехал за вами. Думал тебя найти. И радировал нам, что нашёл могилу на Ивановых камнях с нашими братами, а потом и следы ваши нашёл. Он наделся, что ты среди выживших.

«Вот оно как, — думал Аким, — значит, Морозов за мной поехал, видно, и вправду я этой Пановой нужен. Не поехал бы он сам меня по всей степи искать, если бы она его не гнала».

— Тут просто слухи по станице пошли, — произнёс Саблин, — говорят всякое… Ну, дурь какую-то.

— Кто это говорит? — Спросил Бахарев насторожённо, он даже взял ручку, чтобы записывать.

— Бабы, говорят, что я бирюк, сам за себя воюю, потому и целым всегда выхожу…

— Бабы? — Заорал есаул, бросая ручку на стол, Саблин даже вздрогнул от неожиданности. А Бахарев продолжил орать. — Слушай, Аким, вот что я тебе скажу: я в трёх станицах служил… Вы меня, казаки, конечно, извините, но самые подлючие бабы, что я видал, они не ваши бабы, а твои, Аким, сколопендры. Такие, заразы едкие, что ужас. Ты мне про них даже не говори, сами вы таких их вырастили, так что терпите. Извели меня своими доносами и склоками. И пишут, и ходят, и рядятся, и судятся, свирепые у вас тут бабы, так что терпите.

Есаул не на шутку разошёлся, видно, местные женщины не давали ему жить спокойно.

— Пусть болтают, — сказал Щавель, — вы с Сашкой молодцы, как вы выстоять смогли?

— Да из-за пулемёта, — произнёс Саблин, — на подъёме его правильно поставили, справа, слева они не лезли, так на пулемёт и ползли, Сашка их сносил, а тех, что он не успевал, я дочищал.

— Поработал, значит? — Спросил есаул с пониманием.

— Поработал, за утро ящик картечи расстрелял, срез ствола красный был, дробовик в хлам. Дальше с чужим ходил.

Офицеры понимающе кивали, и Щавель сказал:

— Чтобы бабы поменьше языками мололи, ты, когда хлопцев хоронить будем, обязательно приходи. Думаю, что через пару дней похороны будут.

— Да не смогу я. — Вдруг сказал Саблин.