Охота

Она говорила так, словно думала, что он её мог забыть.

— Да помню я вас. — Сказал Саблин и добавил как-то грубо: — Чего вам?

Он совсем не так хотел сказать, хотел быть вежливым, просто так получилось. И она заговорила торопливо, словно извиняясь:

— Я хочу с вами встретиться, мне очень нужно. Дозвонится до вас непросто, а вы всё время заняты. Может, уделите мне пятнадцать минут?

Он не мог ей отказать, конечно, после не очень вежливой фразы ему нужно было как-то себя реабилитировать.

— Давайте, я сейчас могу, — сказал он, выходя на улицу.

— Ой, как хорошо, — обрадовалась женщина. — Я остановилась в вашей гостинице.

В гостинице? Да не было у них в станице никаких гостиниц. Были комнаты на втором этаже в чайной. И очень Саблин не хотел бы идти на второй этаж с женщиной на глазах станичных мужчин. Очень не хотел бы, но отказать он не мог:

— Сейчас подъеду, — пообещал он.

— Я вас очень жду, — радостно сообщила Панова.

Кажется, она сказала это радостно, как будто и вправду ждала.

У Саблина, заводившего квадроцикл, по спине холодок побежал: не дай Бог об этом узнает жена. Она, наверное, ещё про то, что он с Юнь звание обмывал, не узнала, а тут ещё и эта городская. Не дай Бог.

Как хорошо, что Панова ждала его за столом внизу, в самой чайной, и была она не одна. С ней там сидел Морозов. Он увидел Акима, позвал его к столу. Саблин снял фуражку, пошёл через весь зал, кивая знакомым казакам. А кода подошёл к столу, Панова встала и протянула ему руку для рукопожатия. Она улыбалась ему, как улыбаются старому знакомому, которого давно не вдели и которому рады. Рука её оказалась не такой уж и нежной. Вовсе нет, ручонка тонкая, пальцы длинные, но схватила так, как не всякий мужчина возьмёт. А вот лейтенант даже не потрудился зад отрывать от стула, руку протянул так, как будто они старые приятели, небрежно, сказал:

— Садись, урядник. Мы самогон пьём, будешь?

То, что лейтенант был высок ростом, это Аким ещё при первой встрече заметил, но он был всё время в броне, а броня скрывала, то, что он ещё и здоровяк. Его широченные плечи и грудь плотно обтягивала эластичная ткань костюма, волосы его были светлые, лицо чёткое, рубленное, глаза, хоть и выпил он, трезвые, внимательные. И, прямо говоря, не шибко благожелателен взгляд его. Смотрел пристально, как будто изучал.

Да, перед ним стояло четыре пустых рюмки, столько же стояло и пред Пановой. Не дура она водку пить, оказывается. Ещё с её стороны стояла пепельница с дымящейся, тонкой, белой сигаретой, кончик сигареты был испачкан неяркой помадой.

— Выпью, — сказал Саблин, садясь за стол и по казацкой привычке аккуратно рядом с собой положив фуражку.

Панова тут же жестом подозвала официантку, и когда та почти бегом подбежала, сказала коротко:

— Водки, шесть штук.

«На троих по две получается, — думал Саблин, приглаживая волосы, — а бабёнка-то крепкая, четыре уже закинула и ещё две собирается выпить, казачки так не пьют, они себя соблюдают».