На улице было пасмурно и сыро, как и положено поздней осенью. Дождь перестал, но тучи пока не собирались расходиться. Задержавшиеся на деревьях капли то и дело, срываясь, падали в лужи, тревожа темную водную гладь. Этому немало способствовал порывистый ветер, раскачивавший ветки, а заодно сухие опадающие листья, из тех, на какие любят наступать мальчишки (а когда никто не видит, то и девчонки), дабы услышать хруст под ногами. Возле забора, отгораживавшего от прохожих пансион Святой Матильды, стоял высокий человек в длинном, прикрывающем колени пальто с высоко поднятым воротником, защищавшем от промозглого ветра. Мужчина чего-то или кого-то поджидал. Нетерпение проявлялось в том, что он то и дело покачивался с каблука на носок либо постукивал по камням мостовой модной тростью, которую крепко сжимала затянутая в белую перчатку рука.
Вскоре стороннему наблюдателю стало бы ясно, чего именно ждал незнакомец: со стороны дверей пансиона быстро приближался другой человек. Он был немного пониже ростом и производил не столь внушительное впечатление, однако же походка его была уверенной, а одежда свидетельствовала о благородном происхождении и хорошем достатке.
– Ну как? – полюбопытствовал Рейнард, когда кузену оставалось пройти всего пару шагов.
– Плохо, – отозвался тот, правильно оценивая погоду и скидывая на плечи капюшон непромокаемого плаща. – Пускать внутрь меня не пожелали, передать письмо тоже отказались. Уговоры, предложенные деньги, завуалированные угрозы – все бесполезно.
Рейнард улыбнулся уголками губ.
– Именно так я и думал, – кивнул он. – Что ж, теперь моя очередь. Смотри и учись.
– Не споткнись по дороге. Здесь, знаешь ли, скользко! – едко крикнул ему вслед Этьен.
Наблюдал он, однако же, встревоженно, в душе надеясь, что попытка кузена окажется более удачной, чем его собственная. Хорошо, что он не мог в этот момент прочитать мысли Рейнарда, который был уверен в успехе значительно менее, чем старался показать.
Оказавшись на пороге, он подкинул трость, перехватил ее поудобнее и постучал ручкой по двери. Ожидать пришлось недолго. Незваному гостю открыл не слишком довольный привратник, недоумевавший, с чего это вдруг посторонние мужчины принялись напрашиваться в посетители один за другим. Тем не менее он сумел превозмочь свои чувства и с ничего не выражающим, каменным лицом вежливо осведомился:
– Что вам угодно, господин?
– Я – граф Рейнард Аттисон. – Гость предельно четко произнес свое имя. – Я бы желал переговорить с леди Амелией де Кресси, моей невестой.
– Одну минуту, ваша светлость! – привратник угодливо поклонился. Мотивы этого визитера, похоже, показались ему более весомыми, нежели у предыдущего. – Извольте обождать.
Дверь снова затворилась. Внутрь Рейнарда не пустили, но это было не страшно: дождь возобновляться не спешил, а строгость порядков всегда была характерна для пансионов благородных девиц. Пансион Святой Матильды не стал исключением.
Значительно сильнее граф удивился, когда в следующий раз обнаружил за распахнувшейся дверью не только привратника, но и директрису заведения, мадам Клодиль.
– Ваша светлость? – директриса пристально смотрела на молодого человека сквозь очки, словно решая, действительно ли тот достоин перешагнуть порог вверенного ей учебного заведения.
– Мадам Клодиль, – Рейнард коротко поклонился. – Я бы хотел видеть свою невесту, леди Амелию де Кресси.
– Боюсь, это невозможно, – губы раздвинулись в подобии улыбки, но глаза, смотревшие на просителя поверх пенсне, были холодны как лед.
– Невозможно? – граф Аттисон нахмурился. – Могу я поинтересоваться причиной?
– Разумеется, – мадам Клодиль кивнула, выдержала соответствующую случаю паузу и продолжила: – После возвращения леди де Кресси я была вынуждена рассказать ее родителям о побеге. Также я проинформировала лорда де Кресси, что именно после встреч с вами его дочь покинула стены этого заведения. Мы все пришли к выводу, что юному неокрепшему разуму леди де Кресси пока вредны встречи с посетителями мужского пола.
Даже если Рейнард и хотел что-то возразить, то высказывание о неокрепшем разуме невесты привело его в состояние замешательства. Он даже усомнился, что речь идет именно об Амелии.