Вершины и пропасти

22
18
20
22
24
26
28
30

Сидше глядел в небо, как заворожённый, и лицо у него было такое, словно на его глазах вершилось таинство.

Рождалось чудо.

Баллон, обшитый тонкими листами металла; гондола снежно-белая – ни пятнышка, ни потёртости, ни даже царапинки на трапе; матово-серебристые лопасти… Нелегко было восстановить сердце дирижабля – двигатель, но с этим справилась Фогарта, легко, словно не раз и не два перебирала его и успела запечатлеть в своей памяти во всех деталях. А дальше было проще. Сила хлынула по проводящим серебряным жилам, опутывающим и баллон, и гондолу, и рулевой механизм, и лопасти, и выпуклые линзы навигаторов… Морт скапливалась в мирцитовых капсулах и таинственно мерцала там – и казалось, что весь корабль дышит.

Как живой.

– Дирижабль – несложный механизм, – усмехнулся Алаойш, оборачиваясь, когда дело было сделано. – Считайте, что это мой подарок. Вам обоим… Ну, ступай. Что замерла?

Оглянувшись на учителя, Фог сделала один несмелый шаг, другой – и бросилась Сидше на шею. Закружила его, стиснула в объятиях – и, привстав на цыпочки, жарко поцеловала. Одна её рука покоилась у него на лопатках; другая – чуть пониже спины.

– Я никогда, никогда тебя не оставлю, слышишь, я люблю тебя…

– Я всегда буду с тобой, моё счастье, дева-солнце, мой свет…

Когда признания перешли в тихие стоны, Алаойш деликатно отвернулся и принялся рассматривать пейзаж. Благо озеро Арирамар было очень живописно – лежало на холмах, словно камешек на детских ладонях, зеркально-гладкое, синее-синее.

Дул лёгкий ветер; солнце просвечивало сквозь макушки деревьев; царила ещё утренняя прохлада, но день обещал стать жарким и долгим, как это водится в середине лета. О бедствии, которое угасло, так и не развернувшись во всю мощь, напоминал разве что лёгкий запах гари.

Буря миновала.

Осталось только эхо.

Эпилог

Шимра славится гостеприимством.

Купцы на базаре нередко добавляют к покупке цветную ленту, или маленький отрез ткани на платок, или затейливую кожаную подвеску для хисты, или бусину, или пряник, или спелую ригму – ведь довольный приобретатель непременно вернётся в лавку щедрого хозяина. Хозяева дворцов и особняков по большим праздникам выставляют в своих садах длинные столы, где любой бедняк, странник да и просто голодный путник может отведать несложные яства или осушить чашу подслащённой воды… Что и говорить, и сам Великий Ишма не упускает случая похвастаться тем, как богата и обильна его земля, и приказывает время от времени раздавать еду и вино на улицах столицы, чтобы каждый угостившийся мог восславить его и подивиться его великодушию.

Много здесь есть хлебосольных домов, а всё же второго такого нет.

Этот дом невелик, да и прячется он вдали от богатых кварталов – на тихой улице среди одичалых садов, где чийны с гибкими ветвями и старые кряжистые эрисеи встречаются чаще плодовых деревьев. Крыша у него цвета бирюзы, а стены бледно-лиловые, окна и карнизы расписаны серебром – ни дать ни взять шкатулка с драгоценностями. На заднем дворе, поодаль, высится причальная мачта, а над ней парит дирижабль – снежно-белая гондола, сверкающий баллон и золотистая дымка морт вокруг, невидная взору простого человека.

Сэриму это зрелище кажется очень красивым.

– Сколько ж лет я сюда не заглядывал? – размышляет он вслух, прислонившись к старой ригме. Чешет в затылке, прикидывая; закатывает глаза в задумчивости. – Года, пожалуй, три. Вот и славно; зато рассказов-то накопилось!

Из дома вдруг доносится смех – и следом перебор семиструнки. Красная ящерка, услышав эти звуки, заинтересованно выглядывает из-под ворота рубахи, вертит головой.