Мир был бескрайним; когда-то давно рыжий показал мне его впервые, а теперь я словно вернула долг.
— Очень красиво, — согласилась я, а потом прикрыла глаза, соединяя свой разум с разумом Тейта. И одновременно — отпустила купол, позволяя ему накрыть тех, кто остался внизу, прочувствовать их, ощутить равную ценность всех сознаний и жизней, — А теперь давай.
Ориентируйся на моё восприятие.
Он смотрел вниз — и в его глазах земля отражалась от горизонта до горизонта.
— Ты мне веришь?
Вместо ответа я отпустила руку Тейта и спиной вниз упала в пустоту, не отрывая от него взгляда.
— Давай! — крикнула я, чувствуя, что ещё секунда — и слишком много враждебных ветров будет между нами, а жадная чужая магия рванётся мне навстречу. И Тейт выпустил пламя.
Оно хлынуло сквозь меня, сквозь кожу и кости, не задевая, но согревая; наверное, если и существовала какая-нибудь энергия жизни, текущая через всё и вся, то именно так она и ощущалась. Время почти остановилось, и я точно зависла в воздухе; бесцветное пламя выплеснулось в долину, перехлестнуло через кольцо холмов, растеклось по горам, неостановимое, неистребимое, жадное и щедрое.
Там, где оно проходило, магия исчезала — ненадолго, буквально на минуту, как раз чтобы недоверчиво оглядеть собственные руки, пустые и беспомощные, и поднять глаза к небу, где сияла невозможно яркая звезда, второе солнце. Танеси Тейт Самый сильный маг Лагона — ну, по крайней мере, сейчас.
После этого великая битва предсказуемо закончилась. Мы победили всех, но едва не разбились в лепёшку, потому что я как-то не учла, что и моей магии тоже не станет Если б не Лао, чья крылатая природа ни к псионике, ни к колдовству отношения не имела… Впрочем, не будем о грустном. Как там говорил наш незабвенный инкуб, синий и чешуйчатый? «Можешь дерзить и дурить, но только пока побеждаешь»?
Собственно, этим я и собиралась заниматься в ближайшие годы, благо охотников трагически поразмышлять над своими ляпами хватало и без меня. Взять хотя бы того же дядю Эрнана, который вернулся в Лагон примерно через неделю, задумчивый и изрядно побитый — команде с побережья тоже неслабо досталось, хотя основные силы свободных и были стянуты в другом месте. Вместе с ним возвратились и другие: и Ингиза, и Сайна Юн, и ещё с полтора десятка мастеров, в разное время пропавших без вести.
— Сердишься на меня? — спросил Эрнан с похоронной серьёзностью, когда мы остались наедине… ну как наедине — рыжий отсыпался в соседней комнате, потому что новое тело после нагрузок требовало двойной дозы отдыха.
Я внимательно прислушалась к себе. Желание поделиться новообретённой мудростью было, а устроить безобразную истерику — отсутствовало, из чего напрашивался вывод, что нет, наверное, не сержусь.
— Знаешь… — начала я проникновенно, а потом представила, сколько всего надо будет высказать, если уж начну, и сама себя оборвала. — Ладно. Сойдёмся на том, что мы квиты. Ведь изначально ты вообще оказался здесь из-за меня.
— Ты же этого не планировала, — возразил он раздражающим спокойствием.
— А ты планировал, чтоб нас обоих едва не угрохали? Вопрос риторический, — вздохнула я. — Кстати, я тут собираюсь через некоторое время нанести тебе ещё один удар, а именно — оставить тебя здесь в качестве добровольного заложника и выпросить у мастера Лагона тур в родной мир на пару месяцев. Что-нибудь передать тёте Гпэм?
Спросила-то я в шутку, но Эрнан с четверть часа подробно описывал, какое ему надгробие установить на семейном кладбище: простое, чёрное, без идиотских каменных детишек в венчиках и трагически-торжественных надписей.
— Ты что, не шутишь? Это не какой-то извращённый сарказм? — не выдержала я в конце концов.
У дяди вырвался вздох, исполненный самой искренней боли:
— Ты плохо знаешь Гпэм. Это за тебя родители будут цепляться до последнего и ждать годы, а она похоронит меня при первом же удобном случае хотя бы для того, чтоб заказать шикарное траурное платье с вуалью и чёрным харрийским жемчугом. Ну, и памятник закажет такой, чтоб все её подружки, светские хищницы, удавились от зависти.