— Послал мне Бог на мою сиротскую долю доброго человека, он мне и поведал, да и сказал, чтобы я имени не упоминал лиходеев, коли хочу, чтобы голова моя на плечах осталася… Я так и сделал. Поглядел денек на Москву, съездил в Неволю…
— Это что же такое? — спросил Семен Иоаникиевич.
— А где царь живет, Александровская слобода так прозывается.
— А царя видел?
— Видел, натерпелся страху…
— Что так?
— Страшный такой, весь черный, как монах, а глаза, как уголья, горят…
— И слуг царских видел? Как их там…
— Опричников?
— Да.
— Видел, тоже, как монахи, в черном.
— Грамоту-то, значит, назад привез?
— Нет, Семен Аникич, разорвал ее — от греха, по совету того же доброго человека… Не ровен час, говорит, признают, что у тебя грамотка к Обносковым и сам пропадешь, и накликаешь беду на голову пославшего ее с тобой…
— Так, так! Это правильно!
— Уж прости меня, Семен Аникич, коли не так сделал, как надобно. Больно напуган был…
Яков низко поклонился старику Строганову.
— Чего там прощать, благодарить мне тебя нужно за службу молодецкую. Я сам тут натерпелся страху за тебя и за себя, опасаючись, как бы не попался с грамоткой, а ты молодцом все дело обделал, и себя и меня спас. Спасибо… Большое спасибо. Казны-то хватило?
— Вдосталь, Семен Аникич.
— Ну все едино, что осталось — твое, а это тебе еще за службу верную…
И Семен Иоаникиевич отпер один из шкафов, вынул мешочек с деньгами и подал его Якову.