— И что ты, Ксения Яковлевна! Все, Бог даст, обладится. Коли вылечит он тебя, дядя в нем души не будет чаять… Ведь он и прошлую ночь всех нас спас от кочевников.
— Да что ты!..
— А ты и не ведаешь…
— Ничего не ведаю…
Домаша рассказала Ксении Яковлевне о предупрежденном Ермаком Тимофеевичем набеге кочевников.
— Вот какой он, Ермак-то твой, — заключила свой рассказ Домаша.
— Уж и мой! — вздохнула Ксения Яковлевна.
— Известно, твой. Чей же?.. Любит тебя больше души своей. Я парням не верю, языки из них многие точить умеют, а Ермаку Тимофеевичу верю.
— Почему?
— Говорит он так, от сердца — сейчас видно правду-то…
— Кабы так-то… — тихо сказала молодая Строганова.
— Так, так… Ты не сумлевайся. Чай, ждешь не дождешься, как придет-то…
— Оно, конечно, жду… Только он и не глядит на меня…
— Это он глаза другим отводит, Семену Аникичу да Антиповне.
— Должно, что так…
— Будет легче. Вечор я говорила тебе, что дай только ему в светлице освоиться, привыкнуть к нему и надзор будет меньше, тогда удастся вам и словцом перекинуться…
— Дай-то бог!
Обе девушки встали и, обнявшись, стали ходить по горнице.
В рукодельной песня сменялась песней.
— Ишь распелись, — заметила Домаша.