— Счастливые! — вздохнула Ксения Яковлевна. — Нет у них ни горя, ни заботушки.
— Как знать… — заметила Домаша. — Каждый человек горе-то и заботу в себе таит…
Девушка тяжело вздохнула.
Обе они подошли к окну и стали смотреть на высокую избу Ермака Тимофеевича. Для Ксении Яковлевны эта изба со вчерашнего дня получила еще большее значение.
— Слышь, они цыганку в полон взяли, — вдруг сказала Домаша.
— Кто — они…
— Ермак с товарищами.
— Где же она?
— У нас будет жить во дворе… Привели, слышишь, ее, Семен Аникич приказал…
— Вот как! Ты ее видела?
— Нет, мне сказывали, а я беспременно посмотреть на нее схожу. Может, она и гадать умеет. Ведь цыганки все гадают…
— Я слышала, что гадают… — ответила Ксения Яковлевна.
— Это-то мне и любопытно. Может, и ты, Ксения Яковлевна, пожелаешь, так сюда призовем ее?
— Задаст нам Антиповна, не позволит…
— Умаслим как-нибудь… А любопытно о судьбе своей узнать…
— Оно, конечно…
— Я спервоначалу все о ней проведаю и тебе расскажу. А там и за Антиповну примемся…
— Хорошо… — начала было Ксения Яковлевна и вдруг, оборвав свою речь, воскликнула: — Вот он идет!..
Домаша посмотрела в окно. Ермак Тимофеевич действительно шел от своей избы по направлению к усадьбе. Ксения Яковлевна быстро отошла от окна и скорее упала, чем села на скамью. Сердце у нее усиленно билось и, она, казалось, правой рукой, приложенной к левой стороне груди, хотела удержать его биение.
— Что с тобой? Успокойся, Ксения Яковлевна, — говорила Домаша, стоя около нее.