Ветер богов

– Не может такого быть, – проворчал фон Тирбах, почувствовав себя задетым столь нелестной для немцев характеристикой.

– Чего ж не может? За полтора года, что я при лагерях, считай, только два раза и бегали. Да и то второй убежавший только потому и бежал, что з глузду зъихав.

– «З глузду зъихав» – это что? – впервые не понял его полурусскую-полуукраинскую речь Курбатов.

– Ну как бы сдурел, по-вашему, по-русски. Или, может, ты тоже с Украины?

– Пленными вы ненавидите нас еще больше, чем на фронте, – заполнил фон Тирбах ту паузу, которая позволила Курбатову вообще уйти от ответа на вопрос, поставленный красноармейцем.

«„Ненавидите нас“, – не преминул отметить про себя князь. – Да наш барон постепенно онемечивается! И еще неизвестно, стоит ли радоваться этому. Но будем надеяться, что против меня он не пойдет. Должны же существовать какие-то нравственные обязательства и у новоявленного барона фон Тирбаха».

– Тебя как зовут-то, мужик? – вдруг вспомнил он, что так до сих пор не поинтересовался именем красного.

– Хведором Лохвицким. Для чего спросил? Перед расстрелом всегда спрашивают, чтобы, случаем, не перепутать, – глаза его слезились и смотрели на Курбатова так умоляюще, что, казалось, они принадлежали не Лохвицкому, продолжавшему довольно спокойно беседовать с ним, а кому-то другому.

– Перед расстрелом, – признал подполковник. – Только «дел» мы здесь не заводим. Будешь проситься, чтобы отпустил?

– Так ведь не отпустишь?

– Не отпущу.

Лохвицкий страждуще взглянул на Курбатова, на стоявшего за его спиной фон Тирбаха, и понимающе кивнул.

– Кто ж вы такие? Скажи уж, коль перед расстрелом. На том свете не выдам, – сдавленным голосом попросил пленный, переминаясь с ноги на ногу. И только теперь Курбатов заметил, что сапоги на нем – с короткими расширенными голенищами. Немецкие, снятые с пленного. Возможно, им же расстрелянного.

– Сам небось расстреливал? – указал взглядом на обувку.

– Как приказывали.

– В таком случае говорить нам в общем-то не о чем.

– Колонна! – негромко предупредил Власевич, выдвинувшийся на край возвышенности, откуда дорога просматривалась далеко за изгибом рощицы.

– Сколько их там?

– Охраны – человек пять. Точно, пятеро. Да пленных – человек десять.

Курбатов теперь уже чуть добрее взглянул на пленного: счастье твое, что не соврал.