Ветер богов

– Вы слишком беспечны.

– Но в самом деле – кем? Кто здесь осмелится подслушивать князя Боргезе? – Вся Италия знает, что скромностью своей князю Боргезе Рим не покорить. Но знает и то, что Рим покоряется чему угодно, только не скромности. – Это мои владения. Здесь моя вилла, моя охрана, мои камикадзе-коммандос… Пусть Бадольо и Муссолини скажут спасибо, что я до сих пор не объявил эту часть Италии своим княжеством. Или новой империей.

– Или новой империей, – с тоскливым педантизмом то ли согласился, то ли просто повторил главный конструктор. – Извините, я не владею достаточной информацией.

Сразу же чувствовалось, что кабинет Боргезе задумывался как сугубо домашний. Никакого стола, за которым можно было бы собирать гостей. Полки с книгами, журнальный столик, два кресла и письменный стол самого владетельного князя. Все пространство этой небольшой комнатки, свободное от шкафов и стеллажей, было заставлено макетами яхт, подводных лодок и прочих боевых кораблей. Если бы Скорцени не знал, с кем имеет дело, то решил бы, что попал в сугубо сухопутную каюту отставного морского волка.

Они уселись за столик, открыли бутылку корсиканского вина и, опустошив по бокалу, глубокодумно умолкли, будто рассчитывали, что разговор начнется сам собой, навеянный атмосферой этого укромного уголка. Однако молчание угрожающе затягивалось и становилось неприличным. В то же время «злой отчим Лондона»[25] по-прежнему делал вид, будто они собрались здесь вовсе не по его настоянию.

– Мне показалось, господин фон Браун, что у вас новости из Берлина, – наконец не удержался Скорцени.

– Мы можем говорить откровенно?

– Совершенно, – повертел между пальцами ножку своего розоватого бокала Скорцени.

– Помня, что обращаюсь к начальнику одного из отделов Главного управления имперской безопасности…

– Такое не забывается, – все еще предавался своему иронично-легкомысленному настроению Скорцени. Однако фон Браун охладил его студеной грустью голубоватых близоруких глаз. Еще более бесстрастных, чем стекла старомодных очков в замусоленной металлической оправе.

– С вашего позволения, я хотел бы задать убедительно простой и прямой, как ствол полевого орудия, вопрос: что дальше?

Скорцени и Боргезе молча переглянулись.

Не найдя ответа, вновь глубокомысленно обратились к содержимому своих бокалов.

– Корсиканское вино наполняет нас духом Бонапарта, – объяснил этот порыв Скорцени.

– Я следил за тем, как оно наполняет вас духом Бонапарта, пока вы находились на Корсике, охотясь за Муссолини, – заверил его Боргезе, демонстративно теряя интерес к банальному вопросу фон Брауна. – Мне очень хотелось, чтобы эта ваша операция на Санта-Маддалене удалась. Хотя, не скрою, завидовал вам. Спасителем дуче вполне мог бы выступить и мятежный князь Боргезе.

– Я отдавал себе отчет в этом. Кстати, кто там сейчас на Корсике? Уже американцы, англичане?

– Слава Богу, их не слышно еще и на Сардинии. Не терпится навестить Бонифачо с его «Солнечной Корсикой»?

– Союзники в Италии явно не спешат, – вклинился в их разговор «страшилище Лондона». – Демонстративно, я бы сказал, не спешат. Словно наблюдают за тем, как поведут себя германцы, предвидя свой крах.

– Если вы побаиваетесь, что я обвиню вас в пораженческих настроениях, господин конструктор «Фау», – заметил Скорцени, – то можете быть спокойны. В стенах Главного управления безопасности мы слышали и нечто похлеще.

– Я всего лишь хочу вернуть вас к тому вопросу, ради которого собрались здесь, дабы вы не увлекались корсиканками.