Ветер богов

– Это вопрос философский. С ним нужно было бы обратиться к доктору Кальтенбруннеру.

– Я желал бы, чтобы наша беседа происходила в иной тональности, господин штурмбаннфюрер, – сверкнул острым взглядом своих глаз фон Браун. – Если уж мы решили посвятить несколько минут этой проблеме. Кстати, я приехал сюда не столько для того, чтобы выяснить, будут ли «Фау» переделываться под пилотируемые ракеты или же останутся непилотируемыми. Это я мог выяснить с помощью любого из направленных сюда служащих. Сейчас меня интересует более глобальная проблема: как, собственно, вы видите свое будущее? Вы, Скорцени, и вы, князь Боргезе.

– Я не знал, что вопрос ставится настолько глобально, – в слишком сдержанной форме извинился перед ученым Скорцени. – Но почему вы избрали для своих философских опытов именно нас?

– Потому что вы – немногие из решительных людей, которые способны физически и духовно пережить Третий рейх и, как мне кажется, уже сейчас задумываетесь над сущностью Четвертого рейха. Кроме того, мне хорошо известно, что фюрер лично беседовал с вами, господин Скорцени, по поводу создания страны Франконии. Кое-кто из наших политиков даже склонен видеть в вас будущего главу этого государства.

«Вот оно в чем дело! – понял Скорцени. – Он приехал сюда по совету Розенберга, с которым давно приятельствует. По совету или же под его влиянием, что не имеет принципиального значения. Но совершенно очевидно, что только Розенберг пока что умудряется видеть во мне будущего императора СС-Франконии».

– Надеюсь, я не раскрыл перед нашим иностранцем, – улыбнулся он князю Боргезе, – слишком большую государственную тайну? – несколько встревоженно поинтересовался фон Браун, чувствуя, что что-то заставило Скорцени напрячь мозги.

– На вилле возникают такие тайны будущего, что никакие секреты обреченного Третьего рейха смущать вас уже не должны, – успокоил его Скорцени. – Вы совершенно правы: судьба гитлеровской Германии предрешена.

«„Гитлеровской Германии“, – резануло слух Брауна непривычное для германского уха словосочетание. – Так Третий рейх именуется лишь в официальных материалах англичан. Да, очевидно, и красных. Иное дело, что точно так же его наверняка станут именовать во всех послевоенных газетах мира».

– Какие формы, какие географические и политические очертания приобретает ее крах – этого, очевидно, не сможет предсказать ни один ясновидец. Но, признаюсь, господин Браун, на виллу синьора Боргезе меня тоже привела не столько судьба управляемых ракет и «человеко-торпед», сколько желание поближе познакомиться с человеком, способным определять будущее Италии. Мы, трое сидящих здесь, – это уже мощный потенциал, весьма важный для основания новой Европы, новой волны национал-социалистического, арийского движения; иного политического подхода к созданию «Общества избранных», которое должно состоять не только из арийцев, как это считают фюрер и Гиммлер. А возможно, вообще не стоит обусловливать отбор интеллектуалов и приверженцев нового миропорядка принадлежностью к арийской расе.

– Тем более, что определить точные критерии принадлежности к ней крайне сложно, – нарушил стойкое молчание князь Боргезе. – Каждый раз, когда я пытаюсь делать это, прихожу к ужасающей меня мысли: что настоящими арийцами в Европе могут считать себя, увы, лишь цыгане. Ибо их приход в Европу из предгорий Тибета и Гималаев не вызывает никакого сомнения.

Вернер фон Браун недовольно поморщился. Однако не совсем ясно было, что именно вызывает у него такую реакцию: расистские выводы полковника Боргезе или же невольное отклонение от предложенной темы.

Скорцени громко, бестактно рассмеялся. Он вдруг вспомнил о радетеле чистоты арийской крови Розенберге. Интересно, знает ли он о выводах ученых и симпатиях князя Боргезе? Будь Розенберг в эти минуты здесь, он наверняка записался бы в камикадзе из чувства тоски по непогрешимости своей теории. Поскольку не в состоянии был бы пережить крушение своих идеалов.

– Вы не можете не согласиться, что ракеты, которые конструирует мое бюро, определяют будущее развитие цивилизации, – еще жестче заговорил Браун, раздраженный явным легкомыслием собеседников. – Я имею в виду не только военный потенциал, но и исследование межзвездного пространства. Полеты астронавтов к Луне, Марсу, Венере. Поэтому не вижу ничего предосудительного в том, что желаю знать, на кого мне следует рассчитывать в будущем, каким идеалам служить и какими политическими и нравственными критериями руководствоваться.

Скорцени и Боргезе еще раз обратились за советом к вину. Но в этот раз оно оказалось плохим советчиком. Впрочем, оба прекрасно понимали, что фон Браун прав. Они-то, рыцари сатаны, создавать не создают, а только разрушают. Поэтому им легче смириться с тем, что, если так пойдет и дальше, возможно, через год от Европы останутся лишь огромные руины. Континент руин. А Браун и его люди создают. Им с такой перспективой сжиться труднее.

– Господин фон Браун, – воспользовался Скорцени сухим официальным языком, – как один из руководителей службы безопасности, могу заверить, что лично я и мои люди позаботимся о том, чтобы и после войны вы смогли спокойно разрабатывать свои технические идеи. И для нас, при всем нашем патриотизме, не столь важно, где именно это будет происходить: в Берлине, Риме, Лондоне… Куда важнее, чтобы ваши разработки не достались коммунистам.

– Вот-вот, – оживился фон Браун. – Это было бы непростительной оплошностью всего западного мира, если бы наши конструкторы и их разработки оказались во власти НКВД и стали служить коммунистической экспансии.

– И все же какую страну вы считаете предпочтительнее других? – поинтересовался Боргезе.

– Увы, не Италию.

– Мои патриотические чувства это не задевает. Вечному Риму трудно претендовать на роль технического Вавилона.

– Соперничая при этом со Штатами, – добавил Скорцени.