Хьюстон, 2030: Нулевой Год

— Ага! Чтоб по гниль-ямам ходить – нужен кто лёгкий и дофига смелый. А я – лёгкая, как пена-пласт.

— Как пенопласт? И очень смелая?

— Смелая? Что Вы! Я боялась, до-усра… Сильно боялась, короче. Извините, мистер Марк. На Куче всегда так говорят, но я-то знаю: слова плохие, ваще! Значит, я сильно-сильно боялась, но никому не созналась, что боюсь! В артели сказали: Джасси, ты ни одной гниль-ямы не пропускаешь. Хочешь у нас па-контакту? Специальное слово. Значит: не на месяц, а работай сколько влезет. Хозяин купил бумагу, типа мне уже четырнадцать. Юри-дик-чёски, то есть – невзаправду. А платят мне хорошо. Мы с Мел вытащили Милли и Берти из дурацкой бумажной мастерской.

— В смысле: от «баронов»?

— Ага! Я пришла один вечер, говорю: ночью не спать ваще! Как надсмотрщик уйдёт, досчитаете в голове до двадцати тысяч, потом вставайте потихоньку, перелезайте через забор, а я – на той стороне буду ждать.

— Сработало?

— Первый раз, – не сработало. Я ждала-ждала, ждала-ждала, а никого не вылезло… Милли считал – и заснул, представляете? А на вторую ночь, я ему булавку дала. Сказала: в руку себе втыкай – через каждые пятьсот! Так на вторую ночь не проспали и вылезли. А «бароны» нам нифига не сделали. Если у кого есть еда, «бароны» ваще нифига не могут!

— Твои братья теперь в школе?

Жасмин гордо улыбнулась. — Ага! Мы братиков обратно в школу устроили! Мел сходила к зам-директору, так и так, родителей у нас больша нета, но обязуемся платить за школу рега-лярно. Рега-лярно – значит: каждый месяц. Милли и Берти отстали на два года, но учатся без «двоек», ваще.

— А после школы, твои братья идут работать на Куче, так?

— По четыре часа каждый день. Хозяин артели даже зарплату даёт!

— Ясно. Расскажешь мне про Ника?

— Да я о Нике мало чего знаю. Мама и папа про него никогда не говорили, ваще… Короче, Ник объявился в Хьюстоне год назад. Ходил ещё на костылях. У него ноги больша нета, знаете?

— Видел. Я же был на месте преступления.

— Ага. Ника ранило в Венесуэле, он попал на пароход… то есть, плавучий госпиталь. Ник странно называл: «Мусоровоз». Я-то всегда думала, мусоровоз – такая машина. Знаете, как мусор возили – давным-давно? Я вот думаю: какой дурак свой мусор забесплатна отдаст, ваще?

Давным-давно. В две тысячи двадцать первом, в Хьюстоне ещё кое-как вывозили «твёрдые бытовые отходы.» Раз в месяц на их улицу приезжал мусоровоз. Впрочем, уже тогда народ разобрался, что почём. Ценный мусор не выбрасывали, а перерабатывали на месте. Объедки и очистки – в компостную яму, либо беднякам, всё, что может гореть – в камин, металл – местному кузнецу, неработающую электронику – ремонтникам на запчасти. Через какое-то время, мусоровозу незачем стало приезжать.

— Когда Ника высадили в Галвестоне, решил съездить повидать «другую семью отца». Он нас так называл: «другая семья отца». Странно, правда? Пошёл с Мел на могилу к родителям… Ну, Мел Нику всё рассказала, ваще. Как мама с папой умерли, и про Джо Во, и что невольницей на всю жизнь попала. Ник тогда сказал: потерпите ещё год. Щас я пока никакой – калека на костылях. Вот сделаю себе новую ногу, – приеду вас выручать. Получил забесплатна пропуск на военный чартер до Нью-Йорка – и уехал…

— Он вернулся в Хьюстон три недели назад, так?

— Ага. Примерно три недели. Я удивилась, как Ник научился на протезе. Незаметно, что ноги больша нета. Вы бы даже не заметили, ваще. Только если поглядеть на его велик. Ник велик привёз из Нью-Йорка, на педали – такая скобка… Да, у Ника был план.

— Как вытащить вас четверых от Во?