Ненадёжный признак

Я стоял перед злополучным портретом выпрямившись, глядя прямо на него. Лошадиная голова расплывалась у меня перед глазами.

— Отец. Вы… — я едва мог ворочать языком, но сейчас мне было жизненно важно задать этот жуткий вопрос и услышать на него ответ, — вы вините меня в смерти Кристиана?

— Святый боже, Арчи, как ты мог такое подумать, — ответил он с неподдельным удивлением. — Как я могу винить тебя в том, чего не могу простить себе?

11. Сэр Арчибальд, шестнадцатый баронет Пренстон

Мой дорогой друг, я прошу прощенья за то, что записываю дела давно минувших дней с такой страстью и с такими подробностями, возможно, ненужными. Наверное, это что-то вроде терапии, и таким образом, через буквы, я пытаюсь залечить свои душевные раны. Которые, как мне казалось, уже надёжно зарубцевались или, что вернее, я научился с ними жить. Но наш с вами давешний разговор показал, что это не так. Поэтому я всё же продолжу писать письмо, и надеюсь, оно не слишком вас утомит.

Итак, у меня был брат. Формально — младший. Мы были двойняшками, и он появился на свет на пятнадцать минут позже меня. Арчибальд и Кристиан, неразлучные братья Пренстоны. С самого рождения мы привыкли делать все вместе. Мы не были близнецами, но требовали, чтобы нас одевали одинаково. Пожалуй, одежда была единственным, что нашим родителям приходилось покупать в двойном экземпляре, зато мы никогда не ссорились из-за игрушек или книг. Скажем, у нас был один плюшевый медвежонок и один электрический поезд на двоих; если один из нас играл с поездом, второй спокойно ждал своей очереди быть машинистом, а пока подыгрывал брату в роли начальника станции. У нас не было проблем в общении друг с другом, чего не скажешь о взаимодействии с окружающими. Обитатели Пренстон-холла, будь то наши строгие воспитатели или наши любимые родители, не допускались в наш тайный мир. Мы с братом были абсолютно самодостаточной системой, подвергающей критическому переосмыслению каждый совет или рекомендацию, исходящий извне.

Поэтому когда в нашей детской появился незнакомый мальчик, мы никому об этом и словом не обмолвились. Мы считали, что и сами прекрасно во всем разберёмся. То обстоятельство, что он приходит к нам только, когда поблизости нет взрослых, нас и вовсе не занимало. Когда тебе едва исполнилось шесть и ты не знаешь толком, как этот мир устроен, ты склонен воспринимать новые события как должное, как нечто, о чём ты попросту не успел узнать. Маленький незнакомец был ненавязчив и не пытался влезть в наши игры. У него была своя собственная игрушка, которую он приносил с собой: деревянная палочка с прикрепленной к ней лошадиной головой. Может показаться, что у деревянной лошадки нет никаких шансов привлечь внимание двух серьёзных людей, владеющих чудесным электрическим поездом, который ходит по миниатюрной железной дороге с мигающими светофорами и передвижными стрелками, но это было не так. Новый обитатель нашей детской так самозабвенно играл со своей лошадкой, придумывая новые фокусы и трюки, что мы волей-неволей всё чаще посматривали в его сторону.

В конце концов мы с братом заинтересовались настолько, что решили с ним познакомиться. Своего настоящего имени он нам не сообщил, предложив называть его Наездником. У него было одно сразу же подкупившее нас качество: несмотря на то, что Наездник был явно старше нас, он не заносился и не держался с нами покровительственно, он был с нами на равных. Нам не приходилось спорить с ним о лидерстве, он с лёгкостью уступал нам главную роль, если я или Кристиан этого хотели. Словом, он оказался прекрасным партнером по играм, к тому же у него всегда была в запасе какая-то действительно революционная идея, которая в корне меняла наше представление о мире. Именно с его подачи мы решили досконально исследовать огромный дом, в котором жили. Правда, для этого нужно было проявлять известную изобретательность и ускользать от внимания взрослых, приставленных присматривать за нами. Поскольку с помощью Наездника мы всё лучше овладевали этим искусством, терпение воспитателей истощилось, и они вынуждены были обратиться к нашему отцу за поддержкой.

Я хорошо помню тот день, когда это произошло. Я могу воспроизвести его по минутам, хотя предпочел бы забыть его на веки вечные.

Утром, после завтрака, когда мы остались в детской одни, туда пришёл Наездник. Он объявил, что нынче нам предстоит вылазка за пределы дома. «Разведывательная экспедиция на задний двор Пренстон-холла — вот чем мы сегодня займёмся, джентльмены. Сегодня я покажу вам ещё один путь наружу, но не через парадный вход, а с заднего крыльца, через кухню и кладовые», — объявил он нам, поглаживая лошадиную голову между ушей. Мы с Кристианом подпрыгнули от восторга.

Это была замечательная идея! Вообще-то, мы неплохо знали дорогу к выходу: длинный коридор, свернуть направо, пройти мимо картинной галереи с морскими пейзажами, дальше по деревянной лестнице вниз, спуститься в огромный зал с гигантским камином и гербами на стенах, далее зал поменьше, с цветочными вазами и длинноносыми бюстами на постаментах, ещё одна лестница, на этот раз каменная, с ковровой дорожкой, и наконец высокие дубовые двери с золочёным резным чертополохом5, ведущие во двор перед зданием. На заднем дворе мы ещё не были ни разу.

Мы успели дойти примерно до середины коридора, когда наша дерзкая эскапада была прервана самым бесцеремонным образом. Один из наших воспитателей, направлявшийся в детскую, наткнулся на нас и сразу понял, что приди он минутой позже, воспитывать ему было бы некого. Мы в очередной раз с интересом наблюдали, как взрослый человек, глядя прямо на Наездника, его не замечает. Кристиан уже не раз просил Наездника научить его этому фокусу, и Наездник даже пообещал как-нибудь сделать это.

— Сэр Арчибальд, сэр Кристиан, прошу следовать за мной, — церемонно велел воспитатель, и мы неохотно поплелись в его кильватере. Наездник, подмигнув нам ободряюще, развернулся и пошёл обратно в детскую. Лошадиная голова на палке плыла рядом с ним по воздуху, хотя он её никак не поддерживал — ещё один трюк, который удавался только ему.

А мы нехотя, нога за ногу, тащились за воспитателем, ведущим нас в отцовский кабинет. Когда мы вошли, отец стоял у окна, глядя на ухоженный парк перед Пренстон-холлом и размышляя о чём-то. Воспитатель проинформировал его о произошедшем, упомянув, что это уже не первый случай непослушания, который может привести к беде. Отец поблагодарил его, тот откланялся, мы остались в кабинете втроём.

— Ну что, друзья мои, на этот раз вам не удалось ускользнуть незамеченными? — лукаво улыбнулся нам отец, и мы с облегчением выдохнули. Похоже, сегодня у него не было настроения читать нам нотации.

— Я рад, что у меня такие самостоятельные и такие любознательные сыновья, — продолжал он, по-прежнему улыбаясь, — и похоже, вы уже достаточно взрослые для того, чтобы я мог попросить вас об очень, — он со значением поднял вверх указательный палец, — важной вещи.

Попросить нас? Важная вещь? Мы с Кристианом восторженно переглянулись. Конечно же, мы достаточно взрослые! Отец взял каждого из нас за руки, мы вышли из его кабинета и направились в западное крыло Пренстон-холла.

По дороге все хранили молчание. Мы с братом крутили головами, стараясь запомнить многочисленные переходы и лестницы. Мы были такими маленькими, а дом таким большим. К тому же в эту его часть мы ещё никогда не попадали. Мы шли мимо картин на стенах, мимо множества закрытых дверей, мимо тяжёлых светильников и кресел с выцветшей обивкой, и наконец добрались до самой последней комнаты в западном крыле. Отец достал ключ, отомкнул запертую дверь, и мы вошли.

Как вы, мой дорогой друг, уже догадались, отец привёл нас прямиком в Оружейную комнату. В те времена она выглядела так же, как в день перед моей помолвкой, и так же, как выглядит она сегодня. Металлический блеск старинной коллекции, стол посередине, картина на стене. Отец подвёл нас к портрету и мы, крепко держась за отцовские руки, несколько долгих минут постояли перед изображением мальчика с лошадкой. Мы с Кристианом сразу узнали Наездника. В реальности он был в точности таким же, как на своём портрете. Тот же бархатный костюм, тот же тугой кружевной воротник, те же внимательные прозрачные глаза с изучающим взглядом.

Отец дал нам время рассмотреть картину во всех деталях, а потом произнёс тихо и торжественно: