относиться к вещам самим по себе (безотносительно к тому, могут ли и как могут быть даны
нам эти вещи); [мы видели], далее, что единственный способ, каким предметы могут быть
нам даны, есть модификация нашей чувственности и, наконец, что чистые априорные
понятия кроме функции рассудка в категории должны a priori содержать еще формальные
условия чувственности (именно внутреннего чувства), заключающие в себе общее условие, при котором единственно и можно применять категорию к какому-нибудь предмету. Это
формальное и чистое условие чувственности, которым рассудочное понятие
ограничивается в своем применении, мы будем называть схемой этого рассудочного
понятия, а способ, каким рассудок обращается с этими схемами, -схематизмом чистого
рассудка.
Схема сама по себе есть всегда лишь продукт воображения, но так как синтез воображения
имеет в виду не единичное созерцание, а только единство в определении чувственности, то
схему все же следует отличать от образа. Так, если я полагаю пять точек одну за другой...
то это образ числа пять. Если же я мыслю только число вообще, безразлично, будет ли это
пять или сто, то такое мышление есть скорее представление о методе (каким представляют
в одном образе множество, например тысячу) сообразно некоторому понятию, чем сам этот
образ, который в последнем случае, когда я мыслю тысячу, вряд ли могу обозреть и
сравнить с понятием. Это представление об общем способе, каким воображение доставляет
понятию образ, я называю схемой этого понятия.
В действительности в основе наших чистых чувственных понятий лежат не образы
предметов, а схемы. Понятию о треугольнике вообще не соответствовал бы никакой образ
ebooksa