схемами чувственности, тем не менее они и ограничиваются ими, т. е. ограничиваются
условиями, лежащими вне рассудка (а именно в чувственности). Поэтому схема есть, собственно, лишь феномен или чувственное понятие предмета, находящееся в соответствии
с категорией (Numerus est quantitas phaenomenon, sensatio realitas phaenomenon, constans et perdurabile rerum substantia phaenomenon--aelernilas necessitas phaenomenon etc.). Если же мы
устраним ограничивающее условие, то мы, по-видимому, расширим ограниченное прежде
понятие; так, категории в их чистом значении, без всяких условий чувственности, должны
быть приложимы к вещам вообще как они есть, а между тем их схемы представляют вещи
только так, как они являются; следовательно, категории имеют независимое от всяких схем
и гораздо более широкое значение. И действительно, по удалении всех чувственных
условий чистые рассудочные понятия сохраняют значение, однако лишь логическое, а
именно значение только единства представлений, которым, однако, не дан никакой предмет
и, стало быть, не дано и значение, допускающее понятие об объекте. Так, например, субстанция, если устранить чувственное определение постоянности, означает лишь нечто
такое, что можно мыслить как субъект (но не может быть ни для чего предикатом). Из этого
представления я ничего не могу извлечь, так как оно мне вовсе не указывает, какие
определения имеет вещь, которую следует признать за такой первый субъект.
Следовательно, категории без схем суть лишь функции рассудка, [необходимые] для
понятий, но не представляющие никакого предмета. Свое значение они получают от
чувственности, которая придает реальность понятиям рассудка (den Verstand realisiert), в то
же время ограничивая его.
ebooksa