треугольника. В самом деле, образ всегда ограничивался бы только частью объема этого
понятия и никогда не достиг бы общности понятия, благодаря которой понятие приложимо
ко всем треугольникам-прямоугольным, остроугольным и т. п. Схема треугольника не
может существовать нигде, кроме как в мысли, и означает правило синтеза воображения в
отношении чистых фигур в пространстве. Еще в меньшей степени может быть адекватным
эмпирическому понятию предмет опыта или образ такого предмета; эмпирическое понятие
всегда непосредственно относится к схеме воображения как правилу определения нашего
созерцания сообразно некоторому общему понятию. Понятие о собаке означает правило, согласно которому мое воображение может нарисовать четвероногое животное в общем
виде, не будучи ограниченным каким-либо единичным частным обликом, данным мне в
опыте, или же каким бы то ни было возможным образом in concrete. Этот схематизм нашего
рассудка в отношении явлений и их чистой формы есть скрытое в глубине человеческой
души искусство, настоящие приемы которого нам вряд ли когда-либо удастся угадать у
природы и раскрыть. Мы можем только сказать, что образ есть продукт эмпирической
способности продуктивного воображения, а схема чувственных понятий (как фигур в
пространстве) есть продукт и как бы монограмма чистой способности воображения a priori; прежде всего благодаря схеме и сообразно ей становятся возможными образы, но
связываться с понятиями они всегда должны только при посредстве обозначаемых ими
схем, и сами по себе они совпадают с понятиями не полностью. Схема же чистого
рассудочного понятия есть нечто такое, что нельзя привести к какому-либо образу; она
представляет собой лишь чистый, выражающий категорию синтез сообразно правилу
единства на основе понятий вообще, и есть трансцендентальный продукт воображения, касающийся определения внутреннего чувства вообще, по условиям его формы (времени) в отношении всех представлений, поскольку они должны a priori быть соединены в одном