Перед обедом наш старлей, по обыкновению, решил зайти к себе в каюту.
И уж было вышел на офицерскую палубу, предвкушая приятную прохладу от кондиционеров. Но…В проёме коридора увидел дверь своей каюты. Та, как видно была заперта. Сергей ушёл на обед. В нос ударил едкий незнакомый запах. Что это? Неужто неугомонный Фёдор Поликарпович, новый командир корабля решил увековечить себя в им же изобретённой тренировке? Но противогаз был возможно в каюте, хотя мог быть и на боевом посту.
Народу собралось многовато. Некоторые были уже в противогазах. Корабельный начхим даже успел развернуть ПСО (пункт санобработки), облачившись в химкомплект, как и его подопечные. Старпом, едва шагнул в злополучный коридор, как дал команду обьявить «химическую тревогу» и отключить вентиляцию офицерской палубы. Старлей стоял как телеграфный столб. В голове гудело. Страшная догадка истязала мозг: «Не может быть!» Сыграли тревогу. Какой уж тут обед! Кто-то из его подчинённых сунул в руки противогаз. Но он продолжал держать его в руках. Тут же прибыл офицер-штабист, выполнявший в походе роль особиста. Прибежал старшина трюмных по вызову особиста:
— Что у вас в трюмах ядовитого, что попало в вентиляцию? Химик, доложи экспресс-анализ! Какое ОВ (отравляющее вещество), концентрация?
— Есть подозрение на Ви-газы! Концентрация зашкаливат! ОВ эстеразного действия, смертельное, действует через кожу! — промычал через мембрану начальник химслужбы каплей Семзюкаев.
— Всем, кроме личного состава ПСО покинуть палубу! — уже от своего имени изрёк штабной, будто не замечая старшего по званию старпома. Но, коли тревога сыграна, то и действовать следует по расписанию.
— ПСО и владелцам: вскрыть каюты! Определить источник ОВ! — это уже скомандовал старпом.
А, будь что будет, пробормотал молодой офицер и ринулся к своей каюте. Но, едва он распахнул дверь, как стоявшие в коридоре попятились в ужасе. Они всем телом ощущутили проникновение сквозь кожу этого самого «эстеразного» из числа Ви-газов.
— Погодите, я сейчас! Я знаю!! — прокричал невзрачный матросик, прибежавший вопреки тревоге даже БЕЗ ПРОТИВОГАЗА! Миша увидел своего приборщика Серёжу, его «по-онть ясно», тут же всплыл в памяти злополучный пакет с носками. А Серёжа уже стоял в дверях каюты, весь сияющий: «Не боитесь! Никакие это не Ви-газы, это «караси» Михаила Самойловича!
Даже когда пришли в базу, на офицерскую палубу правого борта никто и не помышлял соваться. А офицеров соседних с Михаилом кают отправили на берег по домам. Ведь расселить удалось немногих. Сам старлей сник и чуть было не запил горькую: «Накрылись медным тазом мои звёздочка и должность!»
Ан нет, флагманский химик выхлопотал герою и его приборщику Сереже очень даже не хилые поощрения. И уже через пару месяцев друзья обмывали каплейские погоны соседа по каюте и проводы его комдива на более высокую должность. Так что понимай: теперь он с лёгкой руки приборщика-Михаил Самойлович! А Сергей укатил на родину в отпуск. На вопросы: «А за что отпуск-то?», — неохотно отвечал, что спас команду корабля от отравления. А что! Вы бы сами понюхали…
Валерий Граждан
Сузтынла рда, башлык или Слушаюсь, начальник
В казарме учебного отряда подплава, что на Дунькином Пупу — сопки Владивостока наводили порядок и потому стоял несусветный бардак. В одном углу навалом койки с тумбочкой дневального и телефоном наверху, чтобы молодому служба мёдом не казалась. В другом-экзотический терем из матрасов: «Вигвам матросов-пацифистов». Или — дворец Семирамиды из 1000 и одной ночи. В нём обитали мы-«дюжина смелых», остатки от некогда легендарной третьей роты курсантов-химиков.
Большинство давно распределили по базам и кораблям. Но вовремя спохватились: в карауле-то некому стоять! Пока молодое пополнение примет присягу, все посты остаются без «охраны и обороны». Но мы, то есть оставшиеся, успели «забить болт на службу», выражаясь точнее — «шланговали». Командование в нарушении всех и вся вменило нам караулить ВСЕ объекты и сразу от супостата оставшимися силами. Силы — это были мы.
Теперь, единственное, что входило в наши обязанности (кроме приёма пищи и сна и справления нужд) — это стоять в карауле «через день на ремень». Посты сдваивали, а то и утраивали. «Трёшки» особенно ценились, ибо ни начкар (начальник караула), ни проверяющий часового не могли сыскать даже засветло. Ночью проверять опасались, ибо «абреки», то есть мы, стреляли почём зря.
Периметр и прочие объекты располагались по квадрату с немерянной стороной с версту, а то и более.
Мы действовали по схеме: «Когда бдим мы, — бдят все!» Боезапас выдавали на все внешние посты, на охрану арсенала штаба и знамени части. Начинали стрелять часовые у химскладов или боезапаса. Их с удовольствием дублировали на вышках, осыпая ночной город пулями на излёте. Начкар, мичман в «положении», то есть с животом и в возрасте, мчался по тревоге к крайнему стрелявшему: «Стрелял? А чего стрелял? Ах, дублировал…» На следующем посту та же картина. Отмахав 4–5 километров в стиле «стрекоча», начкар выслушивал очередного и крайнего караульного: «Ты-ых-ых (задыхаясь) стрелял-ых-ых-ха? А ч-чего стрелял?» И на сей раз марафонец КС (караульной службы) слышал легенду:
— Да, эвона там, нет, вроде во-он там как зашевелится! Ну я и кричу, стой, мол. Лежи, вернее, как бы стой! А он опять: как зашевелится, аж страшно стало, вроде много их. И, похоже, уже окружают…Ну я и опять; «Стой, стрелять буду!» Затвор передёрнул, а флажок на автоматической стрельбе. Ну я и… Может и убил кого…Или дальше. Я их очередью! Мне отпуск дадут?
— Дадут! Я, бля, прямо здесь тебе отпуск дам! Скоко патронов спалил? Твою в душу! Меня Костиков повесит на яйцах за них! Вместе в «отпуск» отправит на губу! — Мичман с караулом ещё долго шарят по густющей субтропической траве, добросовестно собирая клещей. Из темноты периодически доносилось «Ой, бля!» Это они падали, запнувшись о старый ящик или наступив на ржавый обруч от бочки, что ещё больнее, чем на грабли. «Учения» проводили при завидном совпадении вахт наиболее «почитаемых» начкаров. Снимать, а тем более наказывать нас запретил САМ строевой школы майор Костиков. Его побаивался даже капраз Эпштейн-начальник школы, характеризуя подчинённого: «Напьётся — зверь!»