Вельяминов подошел к пушкарям. Майор и штабс-капитан доложили, что расстояние измерили еще с дня вчерашнего, орудия наведены и заряжены, все ждут только сигнала. Полковник подошел к брустверу.
Чеченцы тысячными толпами сгрудились вокруг пушки, совещались о чем-то, видимо думая, как оттащить трофей к лесу и выше, в горы. На таком расстоянии Новицкий не мог различить лиц, все сливались в одну темную массу. Уголком глаза он заметил, как Вельяминов поднял руку.
— Готовься! — закричали артиллерийские офицеры.
Рука опустилась.
— Огонь!
Новицкий едва успел раскрыть рот, как разом рявкнула дюжина полупудовых пушек. Ни одна не промахнулась по заранее рассчитанной цели, и ни один заряд, ни одна картечина, ни один осколок гранаты не миновал человеческого и конского мяса…
Когда дым рассеялся, Новицкий всмотрелся и на секунду зажмурился. Десятки и десятки мертвых, раненых лежали вокруг орудия, ставшего приманкой в хитроумном и жестоком замысле русских. Оставшиеся в живых стояли, остолбеневшие, и только спустя несколько минут кинулись — не бежать, а поднимать сраженных прилетевшими из-за Сунжи чугуном и свинцом. И тут Грозная ударила снова.
Новицкий схватился за уши, боясь, что голова разорвется, лопнет от невыносимого грохота. Что же творилось на той стороне, он боялся и разглядеть. Он обернулся.
Ермолов запрыгнул на ближайшую пушку, которую уже банили два здоровенных солдата. Стоял, вытянув шею, стараясь заглянуть за реку, подбоченился, притоптывал и, довольный, смеялся…
Две небольшие партии всадников, человек по десять-одиннадцать в каждой, подъехали с двух сторон к небольшой прогалине. Двое первых спешились и вышли на открытое место. Перебросившись несколькими словами, они обернулись, каждый к своим, и показали условный знак.
Еще двое, очевидно предводители, выехали на середину. Разведчики встретили их, приняли лошадей, подождали, пока начальники сойдут на траву, и раскатали перед ними два старых тонких ковра. Один достал из хурджина позолоченное блюдо, другой пару чуреков. Главари сели, скрестив ноги, и отломили по куску от одной и той же лепешки.
— Куда пойдет Бей-Булат? — спросил первый, плотный, широкоплечий, рябой.
Второй был заметно выше и, даже когда сидел, смотрелся стройнее; мог бы казаться почти красивым, если бы не портил его красный шрам, перечеркнувший лоб до левой глазницы. Но и он излучал ту же уверенную силу большого, хищного зверя.
— Это не наша война. Нур-Магомет умер.
— Аллах милосерден. Зачем ему нужен джигит без обеих ног.
Оба закрыли глаза и помолчали.
— Я ухожу, — промолвил Бей-Булат. — Десять моих людей остались около пушки. Сколько же ты потерял там, Абдул-бек?
— В два раза больше.
— Тоже уходишь?
— Нет, я остаюсь.