— Условия подберем, — успокоил ее Карась. — Вы кем, кстати, работаете?
Шохин замешкался.
— На пенсии он, — понизив почему-то голос, пояснила жена.
— Пришлось уйти из-за сердца. — Она положила руку на плечо ссутулившегося мужчины. — Уговаривали остаться, конечно, но я настояла.
— Завидую, — Карась блаженно причмокнул губами. — Воздух, дача. Сам мечтаю о пенсии. Но мне до этого еще, как медному котелку. — Он расстроенно поднялся. Поднялись и они. — Палата, правда, великовата: на восемь человек. Но тут уж… — он виновато развел руки, упредил движение Шохиной.
— К сожалению, больше ни одного места. И то злоупотребил, чтоб для вас высвободить.
— После операции, — голос Шохиной задрожал. — Я знаю, что с нянечками у вас трудно. Я бы хотела дежурить…
— Да, да, полагаю, для вас мы сможем сделать такое исключение, — он интимно улыбнулся и, словно стараясь сделать это незаметно, посмотрел на часы.
Теперь он увидел их со спины: его нарочито твердую и оттого очень напряженную походку, и руки его жены, отставленные в стороны и привычно готовые подхватить мужа, — и только теперь понял, почему уже с начала аудиенции росло в нем давно не испытываемое волнение. Не было никакого внешнего сходства с его родителями, но в поведении Шохиной все время проглядывала та же трогательная, какая-то безысходная заботливость и предупредительность, что так внезапно проявилась в жестком, жестоком даже его отце в последние годы жизни мамы.
— Как палатный врач буду вести сам, — вырвалось у Карася.
Благодарно кивнув, они вышли.
— Так куда Шохина, в мертвецкую? — злоязычная сорокалетняя Таисия, ощущающая еще дразнящие прикосновения сбежавшей молодости, тоскливо ненавидела палату, в которой содержали стариков, оперируемых по поводу простаты.
— Это что еще за «мертвецкая»?! — вскинулся Карась. — Что за «мертвецкая», я вас спрашиваю?
Он осекся, вспомнив усвоенное некогда от главного железное правило руководителя: крик — признак слабости.
— Я не могу вас обязать любить больных, — тихо, на контрасте, закончил он, — в инструкциях это не обозначено, но проявлять о них максимальную заботу…
— Так что, в Ставку тогда? — по-своему поняла разгон медсестра. Она выжидательно покачивалась в дверях, чиркая бедрами по косякам, широкая и приземистая, словно свежепобеленная баржа, что уже месяц околачивалась на реке возле его дачи.
— Говорить с вами, как… Кладите в общую.
Понимающе улыбнувшись, Таисия вышла.
Илья Зиновьевич раздраженно посмотрел на календарь: совершенно выбит из колеи, а еще надо к главному — прогнуться насчет докторантуры. Хорошо хоть суббота на носу. Взгляд его шарахнулся и беспокойно заметался по численнику. В досаде набрал он номер телефона.
— С директором соедините… Иосиф Борисович? Здорово, Оськ! Илюша. Слушай, старик, охота срывается: без меня. Совсем вылетело: в эти выходные моя очередь отца навещать. Ну, что делать? Самому жалко. Нет, в среду не получится: совещание. Стас? Укатил, поросенок. Обещал хорошую порнуху привезти, так что готовь видик. Да, ты не помнишь, какой анекдот он последним изобразил? Точно: как два пирожка гнались за булочкой. Ну, хоп! — И вешая трубку, Илюша Карась умиленно улыбнулся.