– Какое восхитительное зрелище!
– Какая гордыня, – произнес второй спутник. – Его понимание хода истории слишком примитивно, и замыслы не увенчаются успехом.
– Если это и случится, то за падением последует подъем, как было всегда, – возразил третий.
– Это прекрасно, – прошептал четвертый.
Первый же лишь сохранял молчание.
Хорус искоса взглянул на товарищей: эти четверо были его братьями с Хтонии – воинами, которые находились с ним с самого начала, но в тот же мгновение примарх обнаружил, что не может вспомнить их имена. Первый был изуродованным бойцом, потрепанным и разбитым, с плоским носом и бритой головой в шрамах, всегда готовый учинить насилие. Второй был ученым с язвительным характером, и его гетерохроматические глаза смотрели на все расчетливо, а лицо приняло неопределённые черты, далекие от подобия человеческих. Хорус нахмурился. Он не знал их имен! Третий обладал плотной комплекцией и был тяжелее всех остальных. Он был очень веселым, но потрескавшаяся кожа в уголках его рта и красные края вокруг глаз свидетельствовали о переменчивости настроения.
Четвертый отвлек примарха, вложив свою тонкую руку в ладонь Хоруса, и повел в глубь Дворца.
– Мой брат! Мой милорд! – весело смеялся друг.
Волосы у него были заплетены в замысловатые узлы, а щеки – раскрашены. Глаза товарища сияли от удовольствия.
– Они обожают вас!
Звуки музыки раздавались из каждого квартала. Листы сусального золота, покрывающие шпили по обе стороны дороги, дрожали. Здания были высокими и красивыми, но в каждом окне не хватало стекол. Постаменты, ожидавшие статуй, размещались с пятидесятиметровым интервалом, пока не закончились – были видны лишь подготовленные места для их размещения. Неподалеку от места следования процессии мраморная облицовка уступила место рокриту, и богатое убранство дороги закончилось.
Ничего вокруг не было завершено. Морозный ветер взбивал каждый лоскут багровых штандартов, а глаза разбегались от множества незаконченных художественных работ или башен, обставленных строительными лесами. Разреженный воздух нес запахи химического загрязнения отравленного мира. Все это место было незаконченным началом работы, но люди приветственно ревели, словно они торжествовали, не зная, как далеко зайдут, чтобы осуществить мечту своего повелителя.
Дорога, по которой шагал Хорус и четверо его товарищей, была сделана из сверкающего, словно глаза льва, камня и янтаря. Она была устлана ковром длиною в километр, в конце которого их ждал помост, сделанный с такими искусностью и красотой, что был достоин стоять здесь и десять тысяч лет: впрочем, он будет разрушен, как только Хорус даст клятву верности Золотому Трону. Заднюю часть помоста образовывал двуглавый орел с расправленными крыльями, сжимающий в своих когтях стилизованные стрелы молний, которые зубцами смотрели поверх толпы, вытянувшейся вдоль дороги. Конструкция была просто невообразимого размера, и Хорус, будучи более чем в два раза больше любого человека, терялся на фоне помоста. Однако существо, что находилось на нем, казалось человеком, а не генномодифицированным гигантом, но заполняло собою буквально все, и его присутствие источало вокруг столь яркие лучи света, что Хорусу пришлось прищурить глаза, чтобы идти вперед. Четверо спутников примарха испуганно попятились назад. Хотя они видели Императора и до этого, отважно перенося Его присутствие, на этот раз товарищи следовали за Хорусом, словно испуганные дети. В тот момент Луперкаль потерял уважение к своим друзьям, от чего они так и не смогли оправиться после.
Так ли это все?..
Что-то здесь было не так. Хорус переживал эти события раньше, и он был в этом уверен. Дворец прочно засел в памяти калейдоскопом воспоминаний, идеальным в деталях, но больше похожим на ощущение, хрупкий отзвук ушедшего времени, который примарх никогда более не сможет пережить.
Четверо сопровождающих были главной причиной его тревоги. Советников, что шли с ним в тот памятный день на Терре, было не четверо. Те спутники были членами Морниваля – самыми близкими товарищами с Хтонии, теми, кто был слишком стар, чтобы вознестись в рядах легионеров, и обречен на обычную человеческую смерть от старости.
Отчего-то верным казалось то, что ложные товарищи отшатнулись при виде света Императора, робко скрывшись за Хорусом. Их вообще не должно было быть там: что-то в том золотой ауре его Отца говорило о ненависти к спутникам Хоруса. Луперкаль шел через шум приветствий, и его покорность словно утратила силу, сменяясь раздражением. Так много криков и возгласов, посвященных существу, о котором толпа ничего не знала, существу, которое люди не состоянии были понять – и иначе быть и не могло. Примарх был оружием, созданным угнетателем: если бы его так называемый отец приказал ему, Хорус бы убил каждого из этой толпы, не задумываясь, и счел бы эту резню справедливой. Такова была правда.
Император был кем угодно, но только не тем, кем казался. Ложь была фундаментом его успеха.
Император был лжецом.
Хорус взглянул на Дворец вновь, узрев истину. Возвышающиеся арки были лишь выражением высокомерия, а стены символизировали угнетение. Сама идея Империума имитировала свободу, которой дорожил каждый человек с момента, когда он спустился с дерева и пошел по земле. Император был тираном, ничем не отличающимся от других тиранов, что существовали до него.