Офицер, встревоженный звоном, уже направлялся к ней. Он нахмурился, когда услышал предупреждения, звучащие с пульта Турии, одновременно вызывая кого-то еще:
− Свяжитесь с лордом Дорном, − сказал он, продолжая следить взглядом за рабочей станцией Турии. − Передайте ему, что у меня есть прямое подтверждение. Прибыл новый флот. Вероятная принадлежность – Четырнадцатый Легион. Гвардия Смерти.
ЧЕТЫРЕ
Не раб
Прибытие на Терру
Пришествие Мортариона
«Мстительный Дух», орбита Луны, 14-ое число, месяц Секундус
– Это место, что ты здесь сотворил… оно мне не нравится, – прорычал Аббадон.
Храма не существовало ни в одном из строительных планов «Мстительного Духа», но он был лишь одним из тех многих изменений, которым подвергся корабль. По мере роста силы Хоруса флагман Магистра Войны оставил позади ограничения реальности бытия, извратив свою первоначальную форму в угоду новым кораблестроителям, что не брали в расчет хрупкость человеческой сущности.
Под их руководством форма линкора стала столь же изменчивой, как и гончарная глина: часть секций исчезла, огромные области корпуса вспучились, насыщенные псевдоорганической жизнью, а целые участки корабля были полны нечеловеческих криков. Украшения из шипов и гримасничающих статуй вырастали за ночь, чтобы исчезнуть на следующий день. Переменчивые дверные проемы уводили в странные зеркальные миры, где люди исчезали навсегда.
Если логика была еще применима на борту этого исполинского корабля, то огромные черные двери, что вели в храм, должны были открываться в пустоту космоса – впрочем, логике здесь более не было места, как никогда здесь не существовало и храма. Зал лежал в некоем месте за пределами космоса и вселенной, где законы физики не соответствовали действительности…
«Возможно, это перекресток между измерениями… или ограниченная область варпа», – догадался Аббадон.
Воздух был холодным, но металл излучал внушающее опасение тепло, которое проникало сквозь пластины терминаторского доспеха, буквально впиваясь в плоть. Высокие окна пропускали тошнотворный свет, в котором не было ни намека на присутствие огромной армады, собранной в стаи вокруг флагмана, как не было и Луны под килем, или же звезд, но сквозь которые виднелся бесконечный крутящийся вихрь цветов, что причинял боль разуму и глазам, дерзнувшим смотреть на него.
Безмолвные Лайака скрывались в сторожевых нишах: их доспехи, как и они сами, были причудливо украшены. Аббадону отнюдь не нравилось, что это место охраняли воины другого Легиона, а не его собственные. В момент, когда Хорус распорядился об этом, примарх взглянул на Аббадона безобразным уродливым взглядом, словно испытывая своего сына, но вот с какой целью, капитан определить не мог. Как и судно, которое несло его, Магистр Войны уже не был тем, кем он являлся прежде.
В воздухе стояла вонь ладана: он был сладким на первом вздохе, с резкой горечью и запахом железа на втором, зловонным – на третьем. Лужи вязкой жидкости выглядели так, словно они сочились из самого пола, а тени будто шептались меж воинами Безмолвных, взывая к Аббадону, предлагая ему силу, власть и славу, стремясь найти в его душе трещину немощности. Некоторые легко поддались бы, но Иезекииль Аббадон был лишен слабости – он презирал жалкие голоса и их обещания, как и все прочие искушения варпа.
Презрение было его защитой. Его воля же была мечом против тьмы.
– Это тронный зал, достойный властелина Изначальной Истины, – мягко возразил Лайак.
– Это тюрьма, – жестко отрезал в ответ Аббадон.
Капитан взглянул на своего отца: лицо Хоруса раздулось от воздействия неведомых сил, его былая красота потерялась под растянутой кожей. В бодрствовании Луперкаль все еще продолжал обладать той легендарной харизмой, что заставляла людей обожать его, но в текущем состоянии примарх выглядел унизительно – в нем не было видно того светоносного лидера из его же недавнего прошлого. Один вид Хоруса в таком состоянии вызывал у Аббадона гнев, пятная его любовь к отцу жалостью.
– Если бы Хорус не запретил причинять тебе вред, ты бы уже был мертв, – продолжил Иезекииль. – Пока что я следую его приказу, жрец, но будь осторожен с той отравой, что вливаешь в уши моего повелителя. Ничто не помешает мне забрать твою голову, если я сочту твои подстрекательства требующими моего внимания.