Аксиманд сурово взглянул на Первого Капитана.
– Насмехайся надо мной сколько тебе угодно, Иезекииль, но я знаю, что ты согласен с моими словами.
Аббадон лишь хмыкнул в ответ. Он не возражал, но не стал добавлять к опасениям Аксиманда те проблемы, о которых знал только он и его примарх.
***
Двор Луперкаля был мрачным и отталкивающим, и ныне трудно было вспомнить, каким он был до Давина – местом славы, где почтенные и благородные встречались, дабы решать судьбу Галактики. Аббадон лишь предполагал, что когда-то так и было, но не рисковал погружаться в реальные воспоминания: «Мстительный Дух» был пропитан влиянием варпа, заставляя людей обманываться в своем восприятии.
На первый взгляд, изменилось немногое – разве что знамена и былая преданностью – но решения принимались все те же воины за теми же столами и стульями, что находились на прежних местах. Истинное преображение было не столь явным – оно пролегало за пределами обозримого. То было ощущение скверны, что нависла над залом неким едва уловимым запахом, размытом на грани восприятия, что имел оттенки ладана, жженого сахара и измельченных костей.
Главный источник подспудного беспокойства находил свое воплощение в самом Магистре Войны. Аббадон пристально посмотрел на своего отца: его вновь беспокоило увиденное – Хорус Луперкаль выглядел застывшим на своем троне. Немигающим взором он глядел в невидимые миры, на его губах играла проницательная улыбка, а глазами были мутными. Он казался отрешенным от всего, что происходило вокруг, и даже проломленный череп Ферруса Мануса покоившийся на подлокотнике трона, выказывал большее присутствие, нежели Магистр Войны, словно бросая всем собравшимся вызов своими пустыми глазницами.
Фальк Кибре стоял слева от Хоруса, готовый исполнить любой приказ примарха – Аббадон почти не разговаривал с ним в последние недели. Тормагеддон – демон, сменивший уже два физических тела – находился справа от Луперкаля, и его ухмылка напоминала отстраненную улыбку Хоруса. В этих извращенных варпом чертах еще что-то оставалось от Граэля Ноктюа, и все же это была лишь опасная иллюзия: Тормагеддон был воплощением всего абсолютно чуждого человеческому, и в лучшем случае он мог считаться временным союзником. Нерожденный был угрозой, еще одной нечистью из варпа, что отравляла Магистра Войны, отдаляя Луперкаля от его истинной сути, изменяя по образу богов и лишая его воли.
– Иезекииль, Маленький Хорус, – поприветствовал их Тормагеддон.
Кибре неспешно убедился в их присутствии, посмотрев на собравшихся, а затем начал говорить:
– Братья – произнес он. – Морниваль в сборе.
Аксиманд с подозрением смотрел на Тормагеддона. И ему, и Аббадону было трудно воспринимать демона как одного из собратьев, но они были вынуждены исполнять то, что повелевал Хорус.
– Последние шаги в этой длинной войне, – произнес Аббадон.
Он пожал руку Кибре, а затем демону, делая все, чтобы скрыть свою неприязнь. Аксиманд поприветствовал Кибре, намеренно игнорируя Нерожденного.
Магистр Войны преображался, возвращаясь из места, где столь часто обитал его дух, и его улыбка на глазах становилась мягче, а рост, казалось, выше. Тревога заменялась спокойствием, и когда Хорус оглядел их всех и одарил своим вниманием, в разуме Аббадона промелькнул образ человека, которого он знал ранее.
– Сыны мои, – величаво произнес Хорус. – Наш час приближается.
Магистр Войны поднялся с трона. Его аура была столь могучей, что члены Морниваля с трудом заставили себя устоять, в то время как Лайак легко преклонил колени. Хорус всегда обладал сверхъестественной харизмой, но ныне это было нечто иное – некое темное величие, что требовало от всей вселенной поклонения перед Магистром Войны.
– Мои братья! – скомандовал Луперкаль. – Внемлите мне!
Один за одним по поверхности зала запрыгали конусы света от гололитических проекторов, разворачивая серые тени и заполняя пространство призрачными изображениями. За исключением самого Хоруса лишь морнивальцы и Лайак присутствовали здесь во плоти.
Первым появился Ангрон. На фоне произошедших с ним трансформаций, изменения Хоруса были незначительными: Пожиратель Миров стал краснокожим гигантом, равным по размерам величайшим слугам Пантеона. Его огромные крылья из изодранной черной кожи были убраны за спину, а кабели Гвоздей Мясника – устройства археотека, имплантированного ему в мозг, когда он был рабом – свисали с головы вокруг выпирающих рогов спутанными металлическими дредами. Дикие желтые глаза таращились с лица, навсегда искаженного ненавистью и яростью, а челюсти, усеянными волчьими зубами, непрестанно издавали щелчки.