Фенест. На его смерть написано множество эпитафий; я вам сейчас прочту самую краткую из них:
Здесь спит царь сплетников Буррон,Что оседлал молву крылату.Из Нанта едучи в Лион,Он сплетни – кучеру в уплату.Эне. Превосходно! Итак, сударь, стол уже убрали, теперь покажите же мне обещанные вами диковины.
Фенест. Только не вздумайте опять насмешничать, это вещь нешуточная – пророчество, найденное в развалинах Партене-ле-Вьё[358] вместе с посланием Богоматери маршалу д’Азэ[359]. Могу вас заверить, что пророчество сие поставило в тупик ученейших мудрецов Франции. Вот, извольте прочесть.
Эне. «Я вижу, как после прошедших бурь и избиений, после железных безжалостных лезвий, коим под силу снести за два месяца 40 миллионов голов, приуготовляется новый посев. Сии пагубные зерна обладают свойством возгораться сами по себе. Но да внедрятся они и прорастут, буде случится и потоп. Я вижу, как в первые же благодатные дни, едва лишь минет мартовское равноденствие, явятся служители и, покорно склонив выю, пустят в ход острые железа, особливо на 45 градусах западной Франции[360]. Я вижу, как суровые старцы лишают юных своих потомков досуга и забав, дабы послать их на стражу либо на истребление. И поднимется великий шум, и начнут молодые поносить равно и соседей, и домашних супостатов. Враги же многоязыки, уборы их разнообразны, а нрав изменчив. Одни из них принадлежат к черному воинству, воровскому и бесстыжему, другие доверчивы и незлобивы – эти ищут себе лишь мирной жизни; сие кроткое племя явилось некогда добрым вестником для того, кто послушался Господа и восславил церковь, к великому посрамлению язычников. Битва начнется из-за того, что люди с Запада встанут на защиту смертельного врага рода человеческого – смертельного, говорю я, ибо злая гибель настигнет всякого, кто врага сего не изничтожит; ждет его участь Амана, любимца Артаксерксова[361]. Все это сбудется в то время, когда самые боязливые попытаются спешно укрыть от чужих взоров королевский герб. Больше скажу вам: самые дерзкие из них, скорее, хитростью, нежели силой, посягнут на Солнце и Луну, под защитою, какую жалует им Сатурн, и с помощью оружия – драгоценного дара Марса. А та злосчастная, о коей веду я речь, столько же человеческих жизней унесла, сколько и спасла; столько же надежд держится на ней, сколь и гибнет из-за нее; это она натягивает или ослабляет узду, борясь с воздушными демонами или демонами Океана; это ею пленен был Самсон и ею же спасен апостол Павел; без нее нет ратных подвигов, в ее власти силы огня, и оттого, что не стало ее, все принцессы Карфагена принуждены были обрезать власы свои. От слов противники перейдут к делам: одни прибегнут к хитрости парфян, другие – к той, что сгубила филистимлян. О ужас! Я вижу, как для борьбы с беззащитными будут пущены в дело неодушевленные вещи, призраки, гневнолицые идолы, рубища бедняков и даже реликвии, и все они, словно в некромантии, ополчатся на живую природу, неся ей ужас и пагубу. Остается мне сказать вам лишь одно: силы воздуха также приведены будут в действие и, посредством сферического движения, духи принудят вещи бессловесные шуметь и стенать столь громогласно, что звуки сии отнимут сон даже у крепко спящих. Остерегись же, тьма, ночных орлов мудрости! Защитники уже примутся праздновать победу, но едва они возгласят сей стих:
О fortunati nimium queis militat aether,Et conjurati veniunt ad classica venti![362] –как вновь нахлынут на них вражеские полчища, и лишь помощь детей Геракловых, которые поднимут дух у самых робких, избавит злочастную от гибели. Пройдет несколько месяцев – и вот встанет в небе зарево пожаров. О Марманд![363] О Тоннен![364] Сколь кратковременны будут праздничные костры твои! В них сгорят дотла останки мертвых, лишенных плоти и жил. А родится из всего этого та самая вещь, с коей так свычны англичане, но так опасаются спознаться испанцы[365]».
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Объяснение загадки
Фенест. Ну, не правда ли, прямо волосы дыбом встают!
Эне. Погодите, прошу вас, дайте мне время перечесть.
Фенест. Пока вы перечитываете, пойду-ка взгляну на лошадей. Эй, Шербоньер! Карманьоль! Эстрад... ах, дьявол, совсем забыл, что негодяй сбежал!.. Ну как, мсье, что вы тут надумали?
Эне. Загадка сия составлена остроумно; что же до пророчества, то тут его вовсе нет, одна видимость.
Фенест. Как так «видимость»?
Эне. Терпение, друг мой, сейчас я объясню вам все загадочные места в этой писанине; одно только слово помогло мне найти ключ ко всему остальному.
Фенест. Ну, ежели вы и в этом преуспеете, то весьма удивите меня и заставите презирать всех ученых ослов, которые толковали ее и так и эдак. Я весь обратился в слух, мсье.
Эне. «... после прошедших бурь и избиений...» – семена обычно попадают в землю из колосьев, либо будучи развеяны ветром, либо по окончании молотьбы. «... после железных безжалостных лезвий, коим под силу снести за два месяца сорок миллионов голов...» – это то, что и у нас, и у вас называется «жатвою», когда острыми серпами срезают колосья, а граблями делают валки. При этом, разумеется, невозможно счесть, сколько голов, то есть колосьев, срезали жнецы, вот тут и указана цифра в сорок миллионов – она достаточно точна для неисчислимого. «Сии пагубные зерна обладают свойством возгораться сами по себе...» – вот то самое слово, которое помогло мне разгадать все остальное, ибо семена конопли часто возгораются сами по себе, как и говорится в известной пословице. «Но да внедрятся они и прорастут, буде случится и потоп...» – имеются в виду влажные почвы, в коих обычно и сеют коноплю. «Я вижу, как в первые благодатные дни, едва только минет мартовское равноденствие, явятся служители и, покорно склонив выю, пустят в ход острые железа...» – это как раз то время года, когда крестьяне с мотыгами отправляются на конопляники окучивать и рыхлить и, ясное дело, голову к небу они при этом не задирают. «Особливо на сорок пятом градусе Франции...» – на этот градус приходится долина Гаронны, где я видел самые обширные конопляные посадки, да конопляники большей частью и расположены на сорок пятом градусе страны. «Я вижу, как суровые старцы лишают потомков своих досуга и забав...» – это означает, что отцы будят детей пораньше, на заре, дабы отправить их стеречь посевы от птиц. «И поднимется великий шум, оскорбления и крики...» – ну, кто видел эту «охрану», тому лишних объяснений не требуется. «И начнут молодые поносить соседей, а равно и домашних супостатов...» – дело в том, что домашние голуби так же охочи до конопли, как и дикие птицы. «Одни принадлежат к черному воинству, вороватому и бесстыжему...» – это дрозды, вороны и галки. «Другие доверчивы и незлобивы, эти ищут себе лишь мирной жизни...» – имеются в виду голуби; описывая их нрав, некоторые натуралисты утверждают, что голуби и голубки добры и кротки. «Сие кроткое племя явилось некогда добрым вестником для того, кто послушался Господа...» – именно голубка принесла в клюве оливковую ветвь, символ мира, Ною и тем самым известила предводителя людей, оставшихся в живых благодаря построенному им ковчегу, подобному Церкви, о том, что вода начала спадать[366]. «К великому посрамлению всех язычников...» – все бедствия мира не сравнимы с этим, вот почему те, кто не примкнул к церкви, стали считаться язычниками. «Битва начнется из-за того, что люди Запада встанут на защиту смертельного врага рода человеческого...» – жителями Запада считаются обитатели Бретани, Пуату, Сентонжа и Гиени, но особенно, мне кажется, ваш пророк метит в Гасконь, где охотнее всего выращивают то, что зовете вы гасконским салатом[367]; «салат» сей сыграл не одну злую шутку с тамошними жителями; недаром же дальше мы читаем: «Смертельного, говорю я, ибо злая гибель настигнет того, кто врага сего не изничтожит...» – конопля проклята в Священном писании. Кто сохранил ее в молодости, того она и задушит. «Ждет его участь Амана, любимца Артаксерксова...» – то есть ждет их петля. «Самые боязливые попытаются спешно укрыть от чужих взоров королевский герб...» – имеется в виду обычай карманных воров: они перекладывают кошельки из чужих карманов в своей собственный, а ведь на любой монете отчеканен королевский герб. «И еще больше скажу вам: самые дерзкие из них, скорее, хитростью, нежели силою, посягнут на Солнце и Луну, под защитою, какую жалует им Сатурн, и с помощью оружия – драгоценного дара Марса...» – здесь еще подробнее описывается обычай воров-карманников: алхимики называют Солнцем золото, а Луною серебро; таким образом, слова эти означают, что воры хотят похитить золото и серебро; так же следует толковать и дальнейшие слова, ибо свинец символизирует Сатурн, а оружие, дар Марса, – это нож. Защита, «какую жалует Сатурн» – это, без всякого сомнения, свинцовая пластинка, защищающая пальцы нашего ловкача от порезов, оружие же – острый ножичек, которым срезают с пояса кошелек. «А та злосчастная, что столько же человеческих жизней унесла, сколь и спасла...» – тот, кто бывал на море, знает, сколь необходимы и важны для спасения жизни веревки и канаты, сколько людей погибло в пучине за неимением веревки, а уж сколько повешено с ее помощью на твердой земле, о том и говорить не приходится. «Сколько же надежд держится на ней...» – надежды – это паруса, поднятые и натянутые с помощью фалов, сплетенных из пеньки. «Это она натягивает или ослабляет узду, борясь с воздушными демонами или с демонами Океана...» – надежность якорной стоянки зависит прежде всего от добротности каната. «Ею же пленен был Самсон...» – филистимляне связали Самсона новыми крепкими веревками и таким образом взяли в плен[368]. «Ею же спасен был апостол Павел...» – имеется в виду тот случай, когда его спустили на веревке с крепостной стены Дамаска[369]. «В ее власти силы огня...» – именно веревками чаще всего пользуются в сражении, дабы приводить в действие «огненные орудия»[370]. «Оттого что не стало ее, все принцессы Карфагена принуждены были обрезать власы свои...» – во времена Третьего пунического мира[371] один карфагенянин отвечал римлянину, который спросил его, остался ли в Карфагене хоть один храм, где побежденных можно было бы заставить принести клятву покорности: «Заставьте нас, – сказал он, – поклясться невозможностью изменить веру!» Тогда у них было отнято всякое оружие, вплоть до веревок и конопли, из которой выделывают пеньку. Но карфагеняне, объявляя новую войну, изготовили веревки из волос, срезанных у женщин всей страны; даже принцессы не избежали общей участи. «От слов противники перейдут к делам – одни прибегнут к хитрости парфян, другие – к той, что сгубила филистимлян...» – парфяне славились тем, что побеждали, убегая, и здесь подразумевается бегство одной из сторон, то есть птиц. Далее: Давид убил Голиафа из пращи[372], победив тем самым филистимлян, так и здесь: малые дети стреляют в птиц из рогаток. «И вижу, как на борьбу с беззащитными будут пущены в дело неодушевленные вещи... словно в некромантии...» – некромантия есть колдовство, связанное с мертвецами, а в загадке вашей говорится, что птиц прогоняют не только люди, но и неодушевленные вещи, то есть, попросту говоря, пугала. «Призраки, гневнолицые идолы...» – призрак – это то, что пугает своим видом; соломенные чучела как раз и изображают призраков, разве что сделаны они небрежно, на скорую руку. «Рубища бедняков и даже реликвии, и все они ополчатся на живую природу, неся ей ужас и пагубу...» – на чучела надевают самые ветхие лохмотья, принадлежащие последним нищим; что же касается до «реликвий», то слово это употреблено здесь в весьма своеобразном смысле; это то, что уже отслужило свой век и ни на что иное более не пригодно. Что же до ужаса, который обладает большим могуществом, нежели положено, то нет такой причины, по которой одушевленные существа должны бояться вещей неодушевленных. «Остается мне лишь сказать вам, что также и силы воздуха приведены будут в действие и посредством сферического движения духи принудят вещи бессловесные шуметь и стенать столь громогласно, что звуки сии отнимут сон и у крепко спящих...» – это ветры, приводящие в действие вертушки с трещотками, привязанные к веткам деревьев и отгоняющие птиц своим шумом; движение их, и впрямь, представляется сферическим, особливо когда они вращаются очень быстро, так что вблизи них, и верно, нелегко заснуть. «Остерегись же, тьма, ночных орлов мудрости!..» – ночью, когда в полях нет сторожей, там хозяйничают совы и филины, которые также вредят посевам; названы же они здесь так затем, что Юпитера всегда сопровождает орел, ночная же птица – это как бы орел Паллады[373], богини мудрости. «Защитники станут уже торжествовать победу; но едва возгласят они сей стих:
О fortunati nimium queis militat aether,Et conjurati veniunt ad classica venti, –как вновь нахлынут на них вражеские полчища...» – имеется в виду тот урон, что наносят стаи птиц, невзирая на все ухищрения земледельцев. Двустишие это принадлежит перу одного христианского поэта[374], который, описывая войну римлян во главе со Стиликоном[375] против варваров, ликовал по поводу того, что ветер в день боя дул в лицо неприятеля; загадки же всегда строятся на том, что великие события цитируются при описаниях столь малых и незначительных дел, как это. «И лишь помощь детей Геракловых, которые поднимут дух у самых робких, избавит злосчастную от гибели...» – дети Геракла – это Близнецы, соответствующие месяцу маю вплоть до 22 числа; именно в это время зелень (а зеленый цвет – цвет надежды) всходит и украшает собою молодые стебли злосчастной конопли... Вам, разумеется, понятно, отчего ее называют «злосчастною». «Пройдет несколько месяцев – и встанет в небе зарево пожаров...» – вдоль всей долины Гаронны через некоторое время после жатвы и молотьбы крестьяне сжигают костру[376]. «О Марманд! О Тоннен! Сколь кратковременны будут праздничные костры твои, в коих сгорят дотла останки мертвых, лишенных и плоти, и жил!..» – в Марманде и Тоннене, как правило, и происходит все вышеописанное. Что же до «мертвых, лишенных и плоти, и жил», то это весьма своеобразное описание костры, то есть соломы, какою она выглядит, когда ее бросают в огонь. «А родится из всего этого та самая вещь, с коей так свычны англичане, но так опасаются спознаться испанцы...» – те, кому ведомы нравы этих двух наций, знают, насколько смерть от веревки привычна для англичанина и позорна для испанца.
Фенест. Ох, вы меня совсем огорошили, а впрочем, и порадовали: с одной стороны, обидно, что столь возвышенные слова означают сущую чепуху (а я-то блистал этим пророчеством в знатном обществе, и мною все восхищались!), а с другой – теперь я смогу блистать объяснением сей загадки и заработаю на нем столько же лестных похвал.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
О Сурди[377] и его жене. О принце-игроке. О Женевьере. О священнике и Бугуэне. О монахе из Майезе
Эне. Прошу извинить меня за то, что я выставил вашу Гасконь родиною конопли, а не родиною срезывателей кошельков; право же, в Париже их рождается больше, нежели в других местах. Итак, пророчество ваше я прочел, но вы, осмелюсь заметить, вытаскивали из карманов еще какие-то записочки; я желал бы взглянуть и на них.