– Помилования – у Людовика Одиннадцатого?
– Отчего же нет?
– Отнимите кость у тигра!
Гренгуар начал придумывать другой исход.
– Ну, вот, слушайте! Хотите, я обращусь к повивальным бабкам с заявлением, что эта девушка беременна?
Впавшие глаза священника сверкнули:
– Беременна! Дурак! Разве ты имеешь основания утверждать это?
Вид его испугал Гренгуара. Он поспешил сказать:
– Я не имею никакого основания. Наш брак был настоящим forismaritagium[132]. Я тут ни при чем. Но таким образом можно добиться отсрочки.
– Безумство! Позор! Замолчи!
– Напрасно вы сердитесь, – пробормотал Гренгуар. – Отсрочка никому бы не принесла вреда, а повивальные бабки – бедные женщины – заработали бы сорок парижских денье.
Священник не слушал его.
– Ее надо как-нибудь вывести оттуда! – говорил он. – Приговор должен быть приведен в исполнение через три дня. Но если б даже не было приговора… этот Квазимодо… У женщин такой извращенный вкус!.. – Он повысил голос: – Мэтр Пьер, я рассудил, что есть только одно средство спасти ее.
– Именно?.. Я его не вижу.
– Послушайте, мэтр Пьер, вспомните, что вы обязаны ей спасением жизни. Я вам изложу свой план. За церковью наблюдают день и ночь. Из нее выпускают только тех, кого видели входящими. Вы, стало быть, можете войти. Вы придете. Я проведу вас к ней. Вы поменяетесь с ней платьем. Она наденет ваш казакин, вы – ее юбку.
– До сих пор все идет отлично, – заметил философ. – А дальше?
– Дальше? Она уйдет в вашем платье; вы останетесь в ее. Вас, может быть, повесят, но она будет спасена.
Гренгуар почесал у себя за ухом с очень серьезным видом.
– Да, вот мысль, которая ни за что не пришла бы мне в голову самому.
При неожиданном предложении Клода открытое, добродушное лицо поэта омрачилось, как веселый итальянский пейзаж, когда принесенное порывом ветра облако закрывает собой солнце.