Собор Парижской Богоматери. Париж
– Да, наверное, повесили бы. Вот в прошедшем месяце повесили же свинью! Палачу это выгодно. Он съедает потом мясо. Повесить мою прелестную Джали? Бедную маленькую козочку!
– Проклятие! – вскричал Клод. – Ты сам палач! Ну, что же ты придумал, чудак? Надо, что ли, вытаскивать из тебя мысль щипцами?
– Тише, учитель, слушайте!
Гренгуар наклонился к уху архидьякона и стал говорить шепотом, бросая тревожные взгляды вдоль улицы, где, впрочем, в это время не видно было ни души. Когда он кончил, Клод пожал ему руку, сказав холодно:
– Хорошо… До завтра.
– До завтра, – повторил Гренгуар.
И когда архидьякон направился в одну сторону, Гренгуар пошел в другую, бормоча вполголоса:
– Важно ты это придумал, мэтр Гренгуар. Что же такое! Из того, что ты маленький человечек, еще не следует, что ты станешь бояться большого дела. Битон носил большого быка на плечах; вертихвостки, малиновки и каменки перелетают через океан.
II. Становись бродягой!
Вернувшись в монастырь, архидьякон встретился у дверей с братом, Жаном де Муленом, который, поджидая его, заполнял скуку ожидания, рисуя на стене углем профиль старшего брата и украшая его огромным носом.
Клод едва взглянул на брата. Он был занят иными мыслями. Веселое лицо повесы, не раз заставлявшее своим радостным видом проясняться мрачную физиономию священника, оказалось на этот раз бессильным разогнать туман, все более и более сгущавшийся над этой сломленной, гниющей и разлагающейся душой.
Аббатство Святой Женевьевы. Один из главных монастырей Парижа во времена старого уклада. Упразднен и разрушен в ходе Великой Французской революции. Память об обители сохранилась в названии холма Святой Женевьевы, на которой она стояла
– Братец, – робко начал Жан, – я пришел к вам.
Архидьякон даже не поднял глаз.
– Ну и что ж?
– Братец, – продолжал лицемер, – вы так добры ко мне и даете мне всегда такие хорошие советы, что я постоянно возвращаюсь к вам…
– Дальше!
– Увы, братец, я убедился, что вы были правы, говоря мне: «Жан! Жан! Cessat doctorum doctrina, discipulorum disciplina…[133] Будь благоразумен, Жан, учись, не отлучайся из коллежа без законной причины и без позволения наставника! Не бей пикардийцев, noli, Joannes, verberare Picardos. Не покрывайся плесенью, лежа на школьной соломе, как безграмотный осел, quasi asinus illiteratus. Жан, подчиняйся наказанию, налагаемому наставником; ходи каждый вечер в часовню и пой там каноны, стихи и молитвы Пресвятой Деве Марии…» Ах, какие то были превосходные советы!
– Ну а дальше что?
– Братец, вы видите перед собой виновного, преступника, развратника, чудовище! Дорогой братец, Жан потоптал ногами, как солому и навоз, ваши советы. Я жестоко за это наказан, и Господь необычайно справедлив. Пока у меня были деньги, я гулял, кутил, делал глупости… О, как привлекателен разгул сначала и как отвратительна его оборотная сторона! Теперь у меня уж нет ни гроша, я спустил скатерть, последнюю рубашку и полотенце! Теперь конец веселью! Яркая свеча догорела, и остался один сальный огарок, от вони которого приходится затыкать нос. Девчонки смеются надо мной. Приходится пить только воду. Раскаяние и кредиторы преследуют меня.