От легенды до легенды

— Он танцует не как раб, — произнесла женщина. И сделала знак музыкантам: — Быстрее!

Ее приказ подействовал вернее щелчка бича — мелодия резко изменила темп и убыстрилась. Керан чувствовал себя странно — ему больше не хотелось ни двигаться, ни бороться; но взрыв мелодии — это вызов, вызов его таланту, его мастерству и гордости шанха — отвечая на него, юноша заставил тело подчиниться все нарастающему темпу пляски. В музыку вплетались щелчки бичей — надсмотрщики подгоняли уставших танцоров, — но это только подстегнуло Керана. Он один на один с собой и Судьбой, и только от него зависит исход этой схватки.

— Быстрее!

Есть в том, что люди называют Роком, разные силы, связи, устремления, чья губительная мощь не раз бросала на колени целые царства и топила во мраке самые яркие души. Они есть сокровенная суть несбывшихся мечтаний, загубленных жизней, задушенных надежд; все то, что закончилось, не успев начаться; все то, что готово было расцвести, но увяло; все то, что должно было родиться, но сгнило — все это их власть, их дело. И у этой власти есть душа, есть имя, пусть смертные и боятся произносить его вслух, заменяя коротким «Демон» или иными прозваньями и титулами…

Темп мелодии из быстрого стал бешеным; и, не выдержав его, стали спотыкаться невольные товарищи Керана в этой пляске с Судьбою. Когда в жизни нет смысла, когда развязка неотвратима и неизбежна, когда ты знаешь, что упадешь, миг падения уже не имеет значения. Какая разница — раньше или позже?

Керан почувствовал, что навязанный им ритм не по силам остальным танцорам, — и бросился, разрывая круг, в самый центр помоста. Весь мир теперь как будто кружился в танце вокруг него — изгибались грациозно шанхские девы-танцовщицы, стояли плотным кольцом, отбивая ритм клинками о щиты, воины-марьи, искрилась и сияла огнями равнина Халал — а он был в сердце всего этого. Керан вскинул голову и вдруг резко, в одно движение, прянул с места, так что волосы рванулись в воздух, кажется, во все стороны сразу — о таком было сказано: «черный огонь горит ярче солнца».

Воины, наблюдавшие за юным танцором, затаили дыхание — настолько красив он был в эти минуты. Сам же Керан ничего не видел — понимая, что это уже предел, что еще немного — и он упадет, как падали другие, он закрыл глаза и весь отдался мелодии. Два шага до пропасти, предощущение падения — но он так и не остановился, не позволил себе отстать от музыки.

Где-то что-то оборвалось с медным звуком — и мелодия зазвучала тише, спокойнее, мягче… Керан с трудом успокоил колотившееся сердце и заставил тело двигаться медленно и плавно.

А когда он наконец смог открыть глаза — странная женщина исчезла…

* * *

— Повелитель, — прошелестел над ухом бесплотный голос. — Среди пленников появился юноша небывалой красоты. Его тело гибкое, как молодой тростник, и стройное, как тополь, его движения плавны, как вода, и, как огонь, подвижны; его волосы черны, как агат, и вьются, как кольца змеи, а кожа смуглая и гладкая, как шелк. Воистину, на равнине Халал нет никого прекраснее его.

Перед глазами царя марьев, как наяву, встает картина: черные глаза… черные волосы… молнией бьющаяся в них белая лента…

— Юноша с черными волосами… найдите его. Доставьте ко мне в шатер.

Не прошло и четверти часа, как Инд ибн Сид возлежал на подушках в своем алом шатре в окружении вернейших слуг и соратников. Сюда, к глазам блистательного, доставили пленного юношу-шанха, так поразившего всех своей красотой и искусством танца. Царь рад был видеть, что усталость и жаркое солнце не пригасили блеск глаз пленника. Щенок и вправду был хорош — идзумарский правитель впитывал глазами каждый изгиб смуглого тела. И дело тут, пожалуй, было не только в красоте — не зная слов загадочной гостьи, царь тем не менее повторил их.

«Он танцует не как раб». В богатой, любившей наслаждения Идзумаре мальчики-невольники использовались для услад плоти наравне с девушками; они, конечно, обучены были также и танцу, но в движениях шанха не было и следа их угодливой податливости. Страсть — но не сладострастие, биение пламени — не мягкость травы; те — стелились, этот — летал. Не глядя ни на кого, пленник продолжал свой танец, хотя царь видел, как тот устал — держался на одной гордости. Не пора ли тебе отдохнуть, птенчик?

Видя, как наливается ленивым предвкушением взгляд царя, понимающе улыбались и потихоньку покидали шатер люди свиты. Когда последний из них ушел, царь хлопнул в ладоши, и слуги исчезли как призраки — только музыканты за пологом продолжали играть плавную мелодию.

Шанх как будто не заметил, как пусто стало вокруг. Его движения были все так же отточены и плавны.

Инд ибн Сид наблюдал за ним какое-то время. Затем мягко поднялся и шагнул к мальчишке.

Музыканты продолжали играть.

* * *

Керан чувствовал его приближение. Ему не нужно было видеть, ему не нужно было слышать — оба они сейчас были во власти танца, но вел эту пляску шанх, а не царь марьев. Когда сзади надвинулась чужая тень, когда грубые руки потянулись чтобы схватить, жадно и грубо, — юноша рванулся вперед и в сторону, легко вынырнув из захвата, оказавшись достаточно далеко, чтобы успеть, и достаточно близко, чтобы…

Чтобы выдернуть кинжал, висящий на поясе идзумарского царя, — давно замеченный и облюбованный кинжал — и ударить сразу, в одно движение, так, как учили его и братьев воинские наставники в далеком отцовском доме…