— Да, есть, — ответил Палермо, зажигая фонарик, — но для вас они менее приятны… Пожалуйте сюда. Осторожно, не ударьтесь головой. Будьте внимательны, впереди еще несколько ступенек. — Он спускался первым, и его голос в огромном металлическом корпусе сухогруза звучал все глуше. — Например, такой вариант: Кискорос запирает вас тут на неопределенное время…
Он умолк, освещая для Танжер последние ступеньки трапа. Пахло ржавчиной, нечистотами и — совсем чуть-чуть — теми товарами, которыми некогда грузили этот корабль: древесиной, зерном, подгнившими фруктами, солью.
— Есть и третий вариант: Кискорос приканчивает вас выстрелом в голову.
Когда все наконец оказались внизу и Кискорос взял на прицел дорогих гостей, Палермо достал свою золотую зажигалку и запалил фитиль керосиновой лампы, ее слабый красноватый свет осветил собравшихся. Тогда Палермо погасил фонарик, повесил на какой-то крюк свой пиджак, положил в карман зажигалку и улыбнулся всей компании.
— Отойдите от трапа… Подальше… А теперь прошу устраиваться поудобнее.
И тут Кой все понял. Он же ничего не знает. Этот болван и его недомерок не знают, что изумруды на борту «Карпаты» и весь этот цирк ни к чему, они могут просто пойти и взять камни. Он снова взглянул на Танжер, поражаясь ее хладнокровию. Самое большее, она была чуть раздражена, как раздражаются люди перед окошечком тупоголового чиновника, нетерпеливо ожидая, когда же он все-таки разберется в том, о чем его просят. Все кончается, подумал он с горечью. Не знаю, как оно кончится, но кончится, это точно. Но какова штучка, думал он, восхищаясь ею.
— А теперь мы немного поговорим, — поставил их перед фактом Палермо.
Кой заметил, что Танжер сделала нечто не совсем уместное: посмотрела на часы.
— У меня нет времени на разговоры, — сказала она.
Палермо это, казалось, подсекло. Три секунды он ошарашенно молчал.
— М-да. — Белые зубы блеснули в свете чадящей лампы. — Однако, боюсь…
Он оборвал фразу, глядя на Танжер так, словно видит ее впервые. Потом посмотрел на Кискороса, на Пилото и под конец на Коя.
— Не говорите, что… — прошептал он. — Это невозможно.
Машинально он сделал пару шагов, подошел к лестнице и посмотрел вверх, туда, где в прямоугольном проеме люка еще виднелся свет угасающего дня.
— Это невозможно, — повторил он.
И снова повернулся к Танжер. Он спросил хриплым до неузнаваемости голосом:
— Где изумруды? Где они?
— Это вас не касается, — сказала Танжер.
— Не валяйте дурака. Они у вас? Неужели! Это же… Бог ты мой.
Охотник за сокровищами разразился хохотом, не обычным своим смехом запыхавшейся собаки, а настоящим хохотом, который громом отдавался в металлическом чреве сухогруза. Это был смех изумления и восторга.