– И вечная память.
Мавр удовлетворенно склонил голову. И снова поднес к губам чашу. Руй Диас, стоя перед ним, перешел к сути дела.
– Воинская отвага ваших воинов сомнению не подлежит. Пехотинцы хороши, и всадники прекрасно владеют тем, что у нас, в Кастилии, называется «торнафуйе», то есть стремительный наскок и такое же отступление, заманивающее противника. И они не знают себе равных в искусстве метания дротиков, в стрельбе из лука. Но…
Он оборвал себя. Мутаман внимательно следил за его мыслью.
– Говори, не стесняйся… – чуть улыбнулся он. – Да, судьбу сражения обычно решает тяжелая кавалерия.
– Это так.
– Но и у меня есть конные копейщики в доспехах.
– Есть. Но их не много, и они не так хорошо обучены… Здесь, сеньор, у кастильцев перед вами преимущество.
– То есть?
– Мои люди – надежны, стойки и приучены повиноваться. Умеют атаковать, не расстраивая рядов. Четверо из каждой пятерки – опытные, закаленные бойцы. С другой стороны…
Он снова остановился – как бы в нерешительности. Ибо знал: мыслям – да не у него в голове, а у собеседника – надо дать время созреть. Не следует торопиться – эмир сам должен сделать правильный вывод.
– Договаривай, – нетерпеливо сказал Мутаман.
– Тут вот в чем штука, сеньор. Мои люди, как я уже сказал, умеют повиноваться и выполнять приказы.
– Хочешь сказать – когда приказы эти отдаешь ты?
Мавр замолчал на миг, вертя в пальцах чашу. Потом осторожно, как стеклянную, поставил ее на стол.
– Знаешь, кто такой Якуб эль-Тортози?[183]
– Нет, сеньор.
– А надо бы… Это мой придворный мудрец, ученый человек… Его рукописи ходят по всей Андалусии. Я тоже их иногда читаю и время от времени выслушиваю его мнение. Если хочешь, я прикажу переписать для тебя его главный труд.
– Я, сеньор, не очень-то склонен к чтению… И уже давно. Какое тут чтение при моей жизни.
– Жаль. Философия и размышления просветляют голову.