Ротмистр

22
18
20
22
24
26
28
30

– Нет, – Ревин покачал головой. – Ни на одну секунду. Приказ о сдаче боеспособного подразделения исполнен не будет!

– Перед вами – генерал! – Алмазов выпятил челюсть.

– Передо мной изменник и трус! И по законам военного времени я могу вас пристрелить на месте.

– Что?..

Алмазов поперхнулся воздухом и, поймав на себе хмурые взгляды казаков, побледнел.

– Я здесь, чтобы спасти ваши жизни! Как вы не понимаете? Там – полтораста головорезов, – забормотал он. – Это бессмысленно!..

– Довольно! – прервал генерала Ревин. – Возвращайтесь, – обратился он к двоим башибузукам произнес по-турецки, – и передайте мои условия. Вы выдвигаетесь навстречу пешим строем, без оружия, держа руки на виду. В этом случае вам сохранят жизнь.

Те некоторое время удивленно таращились на Ревина, переглянулись и зашлись в приступе недоброго хохота. Бородатые, в шрамах от рубок, но не старые, они чувствовали свою силу и вели себя уверенно.

– Мы понимаем твой поганый язык, гяур! – один из парламентеров оскалил крупные белые зубы. – Через час, ты будешь на нем молить о смерти!

– Ты тоже понимаешь по-русски? – поинтересовался Ревин у второго.

– Лучше тебя!..

Грохнул выстрел. Первый абрек повалился на бок. Посредине его лба образовалось аккуратное пулевое отверстие. Ревин навел дымящийся револьвер на второго парламентера, негромко произнес:

– Для того чтобы передать мои слова достаточно одного из вас. Проваливай!

Бородач бешено сверкнул глазами и, ни слова не говоря, поскакал прочь. Следом потянулась лошадь, волоча мертвого седока, застрявшего ногой в стремени.

– Да вы же сумасшедший! – Алмазов сорвался на фальцет.

– Я вас не задерживаю, генерал! Вы можете убираться хоть обратно к туркам, хоть к дьяволу!.. Слушай меня все! Вперед не соваться, держать рубеж! Не давать обступить с боков!.. Семидверный, вы поняли?

– Точно так!

– Казаки! – закричал Ревин. – Я вам не врал никогда! Делай, как я сказал, и мы победим! Верите мне?

– Верим! Верим! – загудели со всех сторон. – Ну-ка, братцы, наляжем!..

Ветер донес эхо горна. И тотчас серая орава турецкой конницы колыхнулась и хлынула волной.