Ротмистр

– Ваше благородие! Засекли верховых числом до пяти! Под ружейный выстрел не подходят, идут следом. Дозвольте пугануть?

– Отставить! От кареты ни на шаг!.. Наддать ходу!

Кучер стеганул упряжную двойку, но каменистая почва разгон держать не позволяла, того гляди, колеса отвалятся. Позади, то и дело, мелькали башибузуки, джигитующие на горячих арабцах. Оторваться от них нечего было и думать.

Дорога лежала посреди долины, что с каждой верстой все более сужалась к ущелью. На полевой трехверстке место так и называлось: «бутылка». Лучшего места для засады, чем узкая горловина прохода, и желать не надо. Утешало то, что там всегда стоял российский кордон.

Слабый порыв ветра донес раскатистые отзвуки грома, словно из-за горизонта надвигалась туча.

– Вы слышали? – насторожился Мурмылев. – Похоже, гроза?

– Только на небе ни облачка, – Семидверный имел свое представление о природе эха. – А на счет грозы, это вы верно …

– Стреляют, кажись! – привстал в стременах один из казаков.

– И бахает что-то!..

– Пушки! – подсказал Дураков.

Ревин выслал вперед дозор, велев ни в какие оказии не ввязываться, а только разведать, что за канонада такая впереди.

С каждой пройденной верстой чашеобразный дол сходился к узкому изломанному проходу, а пологие травянистые холмы вырастали в каменистые кручи. Утомленные переходом лошади тянулись к поблескивающей кое-где воде – жалким остаткам пересыхающего летом ручья.

Казаки тревожно поглядывали назад. Следом, уже не таясь, вышагивало десятка три турецких всадников, и с каждой минутой их все прибывало и прибывало. Башибузуки не стреляли, не пытались обойти с боков, просто двигались следом, будто подталкивая отряд к горлышку.

– Ходу! Ходу! – понукал кучера Мурмылев.

Капитан поминутно привставал на козлах и размахивал револьвером.

– Вы ба того, ваше благородие, – не выдержал Семидверный, – поаккуратнее! Пальнете еще, не приведи господь…

На взмыленных лошадях примчались дозорные. Один зажимал рукой кровоточащий бок, другой баюкал простреленную руку.

– Стой! Нельзя туда!..

Раненые поведали, что застава перебита, а проход завалило камнями – взрывали, видать, порохом. На кордоне теперь засели турки, сколько их – не известно, а только на подступах простреливается каждая сажень и укрыться негде, «чисто бульвар».

Ревин велел остановиться. Встали и идущие позади башибузуки. Уже не отряд – целая орда в полторы сотни сабель перегородила долину от края до края. Ревин рассматривал противника в бинокль. Многие всадники вместо более привычных местному населению фесок носили черные бараньи шапки, за что получили прозвище «карапапахи». Азербайджанцы, осетины, чечены мусульманской веры изъявили желание принять подданство турецкого султана из-за военных репрессий на Кавказе. Их не держали. Но, даже покинув «оскверненную гяурами землю», они продолжали тревожить набегами приграничные районы, разоряли поселения молокан и духоборов. Наивно полагать, что причиной тому служила священная война. Просто занимались они тем, чем привыкли: резали, грабили, жгли. Другого не умели.