– И девочка, о которой идет речь, все-таки твоя дочь, – добавил он и спросил, найдется ли у Хольгера выпить. Ему требуется мягкая посадка, потому что бросать пить резко – вредно для здоровья. Дело может кончиться белой горячкой или острой печеночной недостаточностью.
Хольгер подумал о Ванье. О девочке, которая еще до своего рождения была проблемой.
Которая одним своим существованием в два счета свела мать с ума и толкнула ее на попытку покончить с собой, бросившись под поезд с сыном на руках.
Ванья, которую отдали Полу и Эдит после того, как ее чуть не убил старший брат.
– За пять тысяч в месяц я пятнадцать лет покупал себе право не называться ее отцом, – сказал Хольгер, подходя к бару.
Пол извинился и сказал, что не отказался бы, если бы Хольгер проявил любезность и предложил ему рюмку-другую коньяка. Хольгер знал, что каждая капля старого доброго «Мартеля» в рюмке Пола напоминает о расстановке сил.
– Кстати, о деньгах, – сказал Пол чуть погодя. – С деньгами, как тебе известно, сейчас напряженка…
Примерно на этом месте Хольгер перестал слушать. Он только кивал время от времени, и когда Пол завершил разглагольствования, спросил, о какой сумме идет речь.
– Пятнадцать тысяч.
– Ты знаешь, что я не могу брать деньги предприятия на такие цели, а мои собственные сейчас на депозите, но я посмотрю, что можно сделать. Я позвоню тебе в конце недели. Однако не питай слишком больших надежд.
Менее чем через десять минут после того, как он пожелал Полу удачи в поисках Ваньи, в дверь снова постучали. Хольгер, уже сидевший в кресле, тихо выругался и проклял день, когда отдал Ванью Эдит и Полу.
От этого одни проблемы.
Черная меланхолия
Грев-Турегатан
Я убивал людей. Убивал, чтобы оставаться живым, чтобы меня помнили.
В глазах Хольгера я всегда был отбросом и ничем иным.
Дворняжкой.
А сам я всегда смотрел на него как на…
Разумеется, ты можешь занять деньжат, если деньги, рассчитанные на неделю, кончатся, но меня вот что смущает: на каком проценте сойдемся? Как в банке? Или установим свой собственный? Скажем, десять процентов?