Пять костров ромбом,

22
18
20
22
24
26
28
30

Я не ответил.

В следующей палате в большом кресле, пристегнутая к нему ремнем, полулежала женщина лет тридцати. Когда-то она, видимо, была красива, но морщины и непомерно толстые стекла очков ничего не оставили от ее красоты.

Фул погладил женщину по редким выцветшим волосам.

Дергаясь, хватая ртом воздух, женщина попыталась что-то произнести, но сил не хватило.

— Когда ей исполнилось двадцать три года, — пояснил Фул, — у нее вдруг заболели ноги. Боль в суставах была столь сильна, что ей пришлось отказаться от всех попыток передвижения. Потом она начала слепнуть, веки непроизвольно дергались — первый и самый грозный признак болезни Фула… Болезнь сказалась и на мышлении — она разучилась читать… Сосед этой несчастной работал на берегу и часто приносил домой пьяную рыбу. Заболел сам, заболели соседи.

— Но ведь вы сами сказали — болезнь Фула не инфекционна.

— Да! Но в Итаке любят рыбу! Пляжи закрыты, частные плавсредства конфискованы. Но рыбу ловят, и число моргачей не уменьшается.

Обитатель четвертой палаты — мальчик лет шестнадцати — был неимоверно толст. Он явно был тяжелей Хоукса. И едва он увидел нас, кровь бросилась ему в лицо, в глазах вспыхнула ярость. Он сжался как для прыжка, но не сумел оторваться от кресла.

— Мы надеемся, — невесело произнес Фул, — что Томми научится хотя бы писать. Пиши, Томми!

Мальчик злобно застонал, но кровь уже отлила от лица, щеки приняли почти нормальный цвет. Вцепившись толстыми, как колбасы, пальцами в карандаш, моргая и дергаясь, он вывел на листе бумаги: “Туми Флубег”.

— Его зовут Томми Флайберг, — сказал Фул. — Но год назад он писал еще хуже.

Все это время я вел съемку. Снимал больных, палаты, доктора Фула, и когда Фул вдруг произнес: “Хватит!” — я вздрогнул.

Впрочем, Фул и это истолковал по-своему:

— Хотите спросить, почему я молчу? Почему я ничего не предпринимаю? — Что-то затравленное и беспомощное мелькнуло в его огромных глазах. — Я пытался говорить… пока рядом был Стоун. А сейчас боюсь. Меня связывает контракт, я не могу покинуть Итаку. А тут говорить — какой смысл? Да и кому? Сейджу? Он все знает лучше меня… Моргачам? — они не поймут… Сотрудникам “СГ”? Они первые упекут меня в колонию…

Мы вышли в коридор, и Фул бросал слова почти на бегу, так ему хотелось напиться. В кабинете он жадно наполнил стакан и сделал большой глоток:

— Кроме того, я помню судьбу Бэда!

Он не внушал мне ни уважения, ни участия.

Если его придется ударить, подумал я, то лучше сделать это ногой, как тот парень, подручный Габера.

Но когда Фул повернулся, я передумал. Хватило короткого резкого удара ладонью чуть ниже желтого оттопыренного уха. Фул странно ахнул и навалился грудью на стол.

В карманах доктора ключей не оказалось, но это меня не остановило — спецкурс по открыванию сейфов в АНБ читали виднейшие специалисты. Две минуты, и стальной сейф раскрылся. Две минуты, и содержимое сейфа — пистолет, две обоймы, пачка купюр, истории болезней, сводки химанализов лежали передо мной.