Полезный Груз

– Здравствуйте. Я – капитан Муравьев, – представился Муравьев, демонстрируя диптих. Поп перевел глаза с диптиха на капитана и обратно. – Это моя сотрудница.

– Варвара, – неожиданно представилась Пиночет.

– Проханов, Петр Алексеевич, – представился ответно поп, и недоверчиво посмотрел на лацкан роскошного пальто. – Вы ее нашли? Что с ней? Где она?

– Еще нет, Петр Алексеевич. Найдем, не сомневайтесь. У нас к вам вопросы.

Поп сник, затем напрягся, сделал пригласительный жест, и сказал:

– Проходите, пожалуйста.

Высокие потолки и высокие окна. Дощатый пол – не паркет, а просто хорошо отполированные доски – ничем не пахнет, ни пылью, ни гнилью, ни мастикой. Минимум мебели в гостиной; и мебель не стилизованная, и не с претензиями на суперсовременность, а просто нужная – стол, два кресла, диван. Люстра под потолком отсутствует, вместо нее два торшера. Полка с книгами. На стенах несколько репродукций, а может и оригиналов, каких-то пейзажей под девятнадцатый век – а может и в самом деле девятнадцатый век, в русской манере с французскими примесями, больше Шишкин, чем Левитан. Икона только одна, недалеко от окна, скромная. Никаких этажерок, тумбочек, безделушек, занавесей – в общем, никакого барахла.

И белый рояль с открытой крышкой.

– Чаю не желаете? – спросил поп, обращаясь сперва к даме.

Пиночет начала было отказываться, но Муравьев ее опередил:

– Желаем, Петр Алексеевич.

– Мне сказали, что делом моей дочери занимается капитан Фонвизин.

– Нет, – ответил Муравьев. – Фонвизин – тупица и ветропрах. Ему никакие дела нельзя доверять, это абсурд.

Глаза попа опять остановились на роскошном пальто.

– А, да нет, это я так, – Муравьев отвернул лацкан, погладил, и отпустил. – Не обращайте внимания. Жена подарила на день рождения. Я действительно капитан Муравьев, и действительно сыщик. Позвоните и проверьте, если хотите, Петр Алексеевич.

Поп сказал с сомнением:

– Нет, я вам верю, верю. – Посмотрел на Пиночета, добавил, – Располагайтесь, я сейчас, – и ушел в кухню.

Пиночет сунула руки в карманы и пошла к окну поглядеть на вид. Муравьев осмотрел полку с книгами, отметил про себя, что поп читает по-французски и по-английски, возможно по-гречески, а также, наверное, по-древнееврейски, хотя гарантии нет; попов якобы учат в семинарии и греческому, и латыни, и древнееврейскому, а знают ли они все эти языки на самом деле хотя бы по верхам – неизвестно, может только вид делают да умные книги на полках располагают.

Икона писана была не традиционными иконописными материалами, а, кажется, маслом. А может даже акрилом. Оглянувшись бегло, не следит ли хозяин, Муравьев прикоснулся тыльной стороной руки к поверхности. Пригляделся к мазкам. Ни темпера, ни ее родные и близкие, сюда не наведывались. Стилизация выполнена без всяких претензий на аутентичность. Лик святого имел объем, колорит не иконный а портретный, да и отблески света на праведных рыжеватых кудряшках напоминали Курбе: тень, свет, отблеск, свет, тень, и все это в одном завитке. В руке Святая Елисавета держала серебряный потир, здоровенный кубок, выполненный в замаскированной, и все-таки легко узнаваемой, импрессионистской манере. Муравьев чуть наклонил голову и слегка улыбнулся, разглядев наконец размещенную вдоль края основания подпись тщеславного автора – с первого взгляда она была не видна, а со второго могла сойти за узор – «Рамбуйе». Вряд ли художник, знакомый с правилами иконописи – а пишущий икону, да еще такую, какую не нашел зазорным повесить в своей квартире священник, не мог не быть с этими правилами знаком – не знал, что иконы не подписывают. Но человек слаб.

– Вас действительно зовут Варвара? – спросил Муравьев.