- Разного рода мужские прихоти весьма необычны, - промямлил Элиа, - некоторые предпочитают, как ты знаешь, мужчин, некоторые - детей или животных, а некоторым подавай трупы. - Он явно не хотел развивать эту тему.
- Это... здесь? У нас? - Джеронимо слышал о подобном во время изучения дела де Ре, но предположить, что оно может иметь место рядом, у него под носом, мог с трудом. -Che schifo! Но почему вы сказали об ошибке, Энрико?
- Да потому, что в яслях - новый труп. Женский. С ножевым следом между лопаток.
- То есть, вы предполагаете, что Ринальдо, взятый с поличным, был невиновен?
- Чёрт! - Элиа был бледен, - как это может быть? Он всё взял на себя.
- Не поминай нечистого в Святую ночь, Элиа. Это уже не волчата, это упыри какие-то. Пойдём на площадь.
Он столь стремительно набросил плащ, что загасил свечу в шандале.
Утренняя площадь была пуста - трентинцы ещё спали, и только Бари, переминаясь с ноги на ногу, охранял зловещую находку. Людей Чинери пока не было. Элиа, воспринявший происшествие как оплеуху, внимательно оглядывал труп. Сходство с позапрошлогодним случаем было полное, с одним исключением - фигурка младенца Христа, в тот раз просто выброшенная из яслей, в этот раз мирно покоилась под рождественской елкой, что же касалось убитой - то на девицу она никак не тянула. Лет ей было далеко за сорок. Джеронимо не мог сравнить этот случай с прошлогодним, и молча разглядывал труп. Мерзость кощунства на этот раз была неочевидна - скорее, подумал Джеронимо, кто-то либо пытался выглядеть маньяком, либо... но нет. Убить человека, чтобы выставить в смешном виде Трибунал? Нет. Панкери судил светский суд. Приговор был вынесен как за обычную уголовщину. Унизить Чинери? Вздор. "Каналы убийств везде одни и те же. Значит, Панкери был невиновен" - донеслись до него слова Бари.
- Вы заблуждаетесь, Тимотео. Ab possе ad esse consequentia non valet. По вероятному нельзя судить о действительном. Из того, что все три убийства похожи - ровным счетом ничего не следует. Вы вполне могли бы залезть на колокольню церкви Санта-Мария Маджоре и показать оттуда горожанам язык, прокурор мог влюбиться в арестованную колдунью-отравительницу, а наши канцелярские крысы - овладеть грамматикой итальянского языка. Но из этого нельзя заключать, что вы лазили на колокольню, что синьор Леваро сходит с ума по ведьме, а трибунальские писаря поумнели. Лишь по действительному можно сделать предположение о вероятном.
- Ты хочешь сказать... - Элиа всмотрелся в лицо Джеронимо.
- Я полагаю, если обстоятельства всех убийств похожи, можно предположить, что тот, кто совершил последнее убийство - вероятно, знал о предыдущих. Но под это определение подходит весь город. Значит, нужно предоставить мессиру Чинери возможность разобраться, кто такая убитая и кому она мешала. Я заниматься банальной уголовщиной не намерен.
Он поднял глаза и встретил взгляд Элиа.
- Я как-то слышал, что любой, преданный человекоубийству, суть сын диавола, "человекоубийцы искони", а значит, убийца - еретик... - рассеянно заметил прокурор. Вианданте в досаде сморщил нос, но назвать софистикой сказанное им же во время дела Вено и нагло цитируемое теперь Элиа, не мог, и потому про себя задался вопросом, почему это все, к кому он благоволит, будь то Схоластик или Элиа, наглеют на глазах? Или это просто обычное поведение существ, обретших чувство собственного достоинства? Интересно, он со стороны выглядит таким же нахалом?
- Не говоря уже о том, - продолжал тем временем прокурор, - что далеко не все горожане так же сведущи в логике, как его милость, и вполне могут сказать, что синьор Леваро, задержавший в прошлом году убийцу и тогда же назначенный главой денунциантов, - просто sbadatо, разиня...А обстоятельства дела многим известны.
Инквизитор лишний раз убедился в мудрости матери-Церкви, весьма пристально следившей за тем, чтобы инквизитор, рожденный в Генуе, не попадал в Геную, рожденный в Палермо - служил бы в Милане, а уроженец Беневенто - осуществлял бы правосудие во Флоренции или Неаполе, где не имел ни родственных, ни дружеских связей. Миром правили монахи - безбрачные мужчины, давшие обеты послушания и нестяжания. Независимые и свободные, не обременённые суетными мирскими связями. Ему было всё равно - что скажет трентинская толпа. Но Трибунал состоял в основном или из местных уроженцев, или из тех, кто, подобно Элиа и Энрико, обосновались здесь из-за женитьбы и ставших полноправными гражданами города. Ни тот, ни другой не были равнодушны к тому, что о них говорится, и не хотели бы ронять свое реноме в глазах трентинцев. Джеронимо понимал их.
Впрочем, репутация Святой Инквизиции была делом и его чести.
- Если так рассуждать, нам придётся круглый год заниматься пошлой уголовщиной, - ядовито высказался Вианданте, понимая, что сам противоречит сказанному им ранее, и потому, вздохнув, продолжил, - ну, ладно, Господи. Святая ночь называется. Узнайте, кто убитая. У неё на пальце - кольцо. Похоже, обручальное. За кем она замужем? Если убита жена - первый подозреваемый - муж, сразу установите наблюдение. Поторопись, Элиа, нам нужно все узнать до поездки в Больцано. Известите Чинери. Что? - прервав свои распоряжения, спросил у что-то бормочущего Тимотео.
- Опознать её могу и я. В чём сложность-то? Это Бьянка Дуччио, соседка моей тетки Донаты. Живёт... жила возле монастыря Августинцев, неподалеку от бывшей еврейской синагоги. А вот мужа у неё увела полгода назад её же подружка Нунциата Борачча, по прозвищу ... впрочем, Бог с ним, с прозвищем... и эта самая Бьянка поклялась, что отомстит разлучнице.
Джеронимо подумал, что не так и плохо, что в составе Трибунала столько местных - зато все сплетни известны. Однако, пока сообщенное не проливало света на происшествие. Если убитая обещала свести счёты с соперницей, почему сама оказалась убитой? Но что-то тут маячило. Не флорентинец и не миланец приехали, чтобы разделаться с толстой трентинкой. Отказавшись от версии об извращенце, следовало придерживаться фактов.
Элиа послал Подснежника за Луиджи Салуццо, отправил Тимотео согреться и собрать денунциантов, а сам решил было направиться к августинскому монастырю, но Джеронимо, напомнив ему об оставшейся ветчине и необходимости позавтракать и предупредить Терезу, погасил его порыв в зародыше. За трапезой инквизитор поинтересовался прозвищем упомянутой Нунциаты, которое забыл Бари. Элиа ответил, что Тимотео ничего не забыл, он вообще ничего не забывает, - просто постеснялся произнести такое в присутствии Главы Трибунала. Джеронимо задумался и прекратил расспросы. Допрос Нунциаты Бораччи был короток. Она провела всю рождественскую ночь у своей подруги Эмилии, с её сестрой и двумя её племянниками. И те подтвердили, что гостья, порадовавшая их всех щедрыми подарками к Рождеству - никуда от них всю ночь не отлучалась. Это было странно. Почему бы ей не встретить Рождество с любовником?