Волнолом

Как ни прискорбно, «фаворитка» права – генералу звонить бессмысленно. Впрочем, после вчерашней бойни Генрих и сам не надеялся на контору. Теоретически можно, конечно, поднять по тревоге полк королевской гвардии, оцепить весь этот Речной проезд и дать солдатам приказ – стрелять без предупреждения. Вот только вряд ли поможет. «Удар по площадям», обещанный Сельмой, – это наверняка не метафора. Сумасшедшая баба, если захочет, всю улицу зальет кровью.

Придется рассчитывать на себя. И надеяться, что тот аргумент, который Генрих предъявит Сельме, окажется хоть и простым, но достаточно убедительным.

Осталось придумать, чем занять себя в оставшиеся часы. Книга? Нет, вдумчивое, серьезное чтение – это не то. Мешает волнение, трудно сосредоточиться. Лучше что-нибудь простенькое, ни к чему не обязывающее.

Свежие газеты были бы кстати. Но раз их нет, сойдет, пожалуй, «беседка» – собственно, ее основное свойство как раз в том и заключается, чтобы бессмысленно губить время.

Генрих заново набил трубку, с наслаждением затянулся. Прошел в кабинет, с нарочитой неторопливостью устроился за столом. Взял чистый лист бумаги.

О чем он тут беседовал в прошлый раз? А, ну да, о чертополохе. И разговор, помнится, прервался буквально на полуслове. Эксперт-доброволец так и не успел объяснить, что означают колючки на гербе у «стекольщиков».

Вот и продолжим тему.

Припомнив псевдоним тогдашнего собеседника, Генрих вывел на листе: «Геральдика. Вопрос. Коллега Легат». Ниже быстро нацарапал: «Коллега, если помните, мы общались на днях, но нам помешал какой-то досадный сбой. Меня интересует чертополох как геральдический символ. Если у вас есть время, буду рад услышать подробности». Тут же подумал, что «услышать» – не самое подходящее слово для общения по переписке, но было поздно. «Беседка» уже приняла вопрос.

Легат ответил довольно быстро: «Да, коллега Тевкр, конечно, я помню. Не успел вам ответить толком. Ох уж эти пресловутые флюктуации! Иногда они весьма раздражают, верно? Касаемо же предмета нашего разговора – имеется любопытный момент…»

Буквы перестали проступать на бумаге, и Генрих уже подумал, что опять вмешалась либо стихия, либо вездесущая «фаворитка», но на этот раз обошлось. Собеседник просто взял паузу, чтобы собраться с мыслями. После чего продолжил: «Так вот, шипы на гербе Стеклянного Дома появились совсем недавно – по историческим меркам, во всяком случае. Примерно лет двадцать – тридцать назад. Причем появились без всякой помпы и официальных оповещений. Просто герб отчего-то вдруг стали рисовать с ними. И что самое удивительное – в экспертной среде это прошло почти незамеченным. Будто все молча приняли к сведению и сразу потеряли всяческий интерес. Теперь-то, задним числом, я понимаю, насколько все это странно. И недоумеваю – почему лично я ни разу не задавался этим вопросом? Позор! Посыпаю голову пеплом…»

Генрих хмыкнул. Забавно – в тех же выражениях знатоки реагировали на вопросы о «фаворитке». Значит, в течение многих лет никто не замечал ни Сельму на фотографии, ни чертополох на гербе. Загадки явно из одного ряда, но кто подскажет ответ?

Геральдисту он написал: «Коллега, не будьте слишком строги к себе. В каждой науке, в конце концов, имеются свои белые пятна. Значит, на тему шипов нет даже неофициальных версий?»

Тот застрочил: «Более или менее содержательных – ни единой, в том-то и дело! Вот разве что отрывочный разговор на коллоквиуме… с кем именно – хоть убейте, совершенно забыл… мол, тот же мотив в аллегорической форме отражает одна легенда… минутку, пороюсь в памяти…»

Генрих, вспомнив декламацию библиотекарши, предположил: «Баллада о храбром рыцаре, которого чертополох спас от злой колдуньи?»

«Она самая! Вы ее слышали?»

«Да, но тоже не понимаю, в чем смысл аллегории. Собственно, это одна из причин того, что я заинтересовался данным вопросом. Что ж, коллега Легат, благодарю, что уделили время. Ваш экскурс добавил еще один штрих к проблеме, которой мне выпало заниматься».

Отложив перо, он какое-то время сидел в раздумьях. Потом взглянул на часы, удовлетворенно кивнул – час пролетел почти незаметно. Что ж, надо проверить, какие еще темы занимают аудиторию.

Как оказалось, политическая дискуссия, спровоцированная смертью профессора, до сих пор не утихла. Более того, она ширилась, приобретая порой неожиданные оттенки. Отдельные сентенции явно отдавали крамолой.

Некий Десятник писал, к примеру: «Здесь много рассуждали об исторических предпосылках Железной эры, принимая ее как некую благословенную данность. Но давайте задумаемся, коллеги, не вредит ли такая установка общему делу? Не оказываем ли мы его величеству медвежью услугу, заливая государственный механизм верноподданнической патокой? И не пора ли озаботиться серьезным, фундаментальным анализом, чтобы не только подчеркнуть достижения, но и, если понадобится, прямо и объективно указать на отдельные недостатки?»

Вступил собеседник, называвший себя Сычом: «Я долго молчал, коллеги, но теперь скажу без обиняков. Дело не в недостатках. Вся Железная эра – одна чудовищная ошибка. Это мое выстраданное мнение, и я готов отстаивать его на любой трибуне».