Волнолом

В своей же стране король всячески прижимал правителей рангом ниже – всех этих курфюрстов, маркграфов и прочих герцогов. Внутренние границы между владениями размывались, территория становилась более однородной.

В то же время двум влиятельнейшим и богатейшим родам – Стеклянному и Железному Домам – была дарована особая привилегия. Только они могли предлагать кандидатов на должность канцлера, а король выбирал одного из этих предложенных. В результате «стекольщики» и «жестянщики» увлеченно грызлись между собой, сражаясь за благосклонность монарха, и почти не отвлекались на глупости вроде заговоров против короны.

Официально всегда подчеркивалось, что, принимая решение, его величество беспристрастен, как эллинская богиня Фемида. В самом деле канцлеры назначались то от одного, то от другого Дома. Две победы подряд считались большой удачей. Лишь в девятнадцатом веке эта традиция была сломана – Стеклянный Дом оккупировал вожделенную резиденцию на восемьдесят с лишним лет. Благодарить за это стоило прежде всего Старого короля, который трижды делал выбор в пользу «стекольщиков».

Чем руководствовался монарх-долгожитель? Существовали разные версии. Согласно одной из них, король видел, что «железные» и так заметно усилились благодаря своим фабрикам и машинам. Поэтому нужен был некий противовес. Генриху это казалось вполне логичным – впрочем, он никогда не считал себя знатоком политэкономии и судил, наверное, слишком поверхностно. Ему достаточно было помнить, что в недавней истории была такая страница – Стеклянный век. Не самое ужасное время, что бы там ни говорили «жестянщики».

С этой мыслью он заснул.

Наутро настроение оказалось неожиданно бодрым. Позавтракав, Генрих закурил трубку и огляделся в поисках свежего номера «Столичного наблюдателя» – Эльза всегда выкладывала газету на стол. Но быстро сообразил, что сегодня – выходной, воскресенье, и новости узнать не удастся.

Мысли невольно возвращались к расследованию. Генрих досадливо чертыхнулся – вчера ведь сам себя убеждал, что можно забыть обо всем со спокойной совестью. Но что поделаешь, была у него такая черта – возникал раздражающий дискомфорт, будто комар над ухом зудел, если в порученном (пусть даже опротивевшем) деле оставалась незавершенность. Доброжелатель назвал бы это профессионализмом, сам же Генрих страдал и злился.

Сейчас он вспомнил, что у него еще есть непрочитанная книжка про Жженый Лог. Кроме того, было чувство, что факты, которые уже стали ему известны, готовы сложиться в единую и осмысленную картину. Не хватает только какой-то малости, подсказки, чтобы предугадать дальнейшие действия «фаворитки».

Понимая, что ничем хорошим это не обернется, Генрих взялся за телефон.

– Слушаю. – Генерал, как и ожидалось, оказался в конторе. Ну да, сейчас не до выходных.

– Ваше превосходительство, – сказал Генрих по возможности вежливо и нейтрально, – простите за беспокойство, я вас надолго не отвлеку. Хотел только уточнить одну деталь по нашему делу.

– Фон Рау, вам больше нечем заняться? И оставьте этот елейный тон – меня от него тошнит. Быстро, коротко – что вам нужно?

– Я насчет первых жертв. Про аптекаря вы подробности выяснили. А про механика? Есть между ними связь?

Надо отдать должное генералу – он не бросил трубку, даже не выругался. Знал, что собеседник не будет любопытствовать попусту.

– Да, связь имеется. Они земляки. Аптекарь вырос в этом чертовом Дюррфельде, а механик – в городке по соседству. Но больше – ничего общего. Не похоже, чтобы они были знакомы между собой.

– Ага… Хорошо, спасибо.

– Вам это о чем-нибудь говорит?

– Пока нет. Но если что – я сразу с вами свяжусь.

Опустившись в кресло, Генрих задумался.

Итак, с Дюррфельдом связаны две жертвы из трех, а также королевский советник Роберт фон Вальдхорн. Третья жертва – профессор – вроде бы выпадает из ряда. В той деревне он не был. Но!