– Ага, конечно! – Виктор взмахнул рукой, за что был тут же наказан режущей болью в животе. Следователь зашипел сквозь зубы, осторожно устроился поудобней и продолжил: – Что ж он тогда попрощаться пришел со мной и фрайин Ингрид? Мог тихонько уйти, никто его и не нашел бы! Но нет, он только что табличку себе на грудь не повесил – смотрите, вот я, злодей-убийца, оруженосец барона Кроска!
«А еще он хотел сорвать план Ингрид сделать из меня верную боевую собаку. Судя по газетам, у Рудольфа собрать местных гётов получается не слишком хорошо, а вот за мной бы они пошли…»
Но об этом Виктор промолчал.
Шеф покачал головой, что-то прикинул и прищелкнул пальцами:
– Возможно. Но нам вряд ли удастся узнать, что к чему. Что-нибудь еще?
Рассказать шефу, почему эзельгаррский наследник кинулся резать людей? Почему фрайин Ингрид отдала ценнейший артефакт-телепорт Кори, оруженосцу с «двойным дном», убийце ее секретаря? Сдать свою спасительницу?
А доказательства?
Если забыть о том, что она спасла твою жизнь – пусть не ради тебя, пусть ей нужен был символ, магистр будущего ордена, который мечом добудет ей баронскую корону? Все равно – спасла. Ты, может быть, сумеешь договориться со своей совестью. Но ножа нет, ничего нет, слово против слова…
– Нет, шеф, – твердо ответил Виктор. – Добавить мне нечего.
– Ладно, – как-то очень легко согласился Горностай, – нечего, так нечего. К тому же ты явно последние дни в роли следователя, тебя ждет гораздо более блистательная карьера.
– Я предпочел бы остаться в страже, – медленно, отчетливо, глядя в глаза шефу сказал Виктор.
– О как! Меняешь мантию магистра… Да не делай ты большие глаза! Уже даже дворовые собаки в курсе – Кентавр Гарца, герой, рыцарь, гётская эмиграция за тебя горой, флагшток приготовили, осталось тебя на него водрузить. Рыцарский орден, перспектива брака с самой потрясающей невестой в Заозерье – и вместо этого ты хочешь остаться в страже? Серьезно? Анька меня заверила, что никакой дурман-травой они тебя не поили, но мне кажется – соврала.
– Не соврала. И никакой невесты нет.
– Ладно, отдыхай, – покачал головой Горностай, – если повторишь то же самое через неделю, как совсем оклемаешься – я очень удивлюсь, но поверю. А пока будем считать, что я ничего не слышал. Хоть мне и льстит такое рвение подчиненных.
Горностай встал, прошелся по комнате, подхватил со стола мерную ложку и крутанул в пальцах.
– Вот еще, чуть не забыл, – шеф изобразил ложкой хитрый кульбит и бросил ее на стол. Достал из кармана небольшой пакет, протянул Виктору. – Передала твоя дама, когда поняла, что до ее отъезда ты не очухаешься.
Почему ты медлишь? Возьми! Ты можешь радоваться, что не нужно говорить с ней, но от себя тебе не спрятаться. Ты будешь помнить ее – всегда. Правда, вряд ли когда-нибудь поймешь… Она не видит разницы между живыми людьми и фигурами на доске, но все равно не дала тебе умереть.
Вывела из-под удара пешку, которая не захотела стать ферзем.
Виктор разорвал конверт. На ладонь ему выпала брошь с гербом Бергена – рубиновое поле, вороненый меч, тончайшие стальные завитки, сплетающиеся в причудливое кружево. Он уже видел эту брошь в галерее родного замка, на парадном свадебном портрете Анриэтты Гётенхельмской, принцессы крови, своей прабабки.
Шеф деликатно хмыкнул.