Человек теней

Ее руки перестали вращать головку часов, и она нетерпеливо кивнула, улыбнулась и погрузилась во внезапно нахлынувшие воспоминания.

– Мы встречались тайком, в секретных местах, в маленьких участках общей темноты. Он был художником, скульптором, творцом. Волшебником. О, он целовал меня! Как он меня целовал! Доминик отвел меня к границе Сумрачного района, где его губы впервые встретились с моими. И затем мы пошли дальше, в сам туман, к лунно-белым землям. – Рассказ изменил ее до неузнаваемости. – Холодный туман окутывал мое лицо и руки. Волосы стали липкими от росы. Я слышала в тумане голоса. Крики боли. Но мы продолжали идти. Казалось, он не боялся сумерек, совсем, и я чувствовала себя рядом с ним вполне уверенно. По пути мы говорили об искусстве, потерянном времени и мире духов. – Теперь она смотрела прямо на Найквиста, в глазах появился блеск, как у молодой женщины. – И все же шли дальше и оказались в круге странных деревянных фигур, вроде… как скульптур.

– Статуй?

– Да! Именно это слово. И там, и там мы занимались любовью, о, мы объединили нашу любовь с туманом, окутывавшим наши голые тела, и голубым блеском Венеры, мерцающей низко в небе, как ангел-хранитель. Я слышала во мраке голоса, похожие на песнопения. Я чувствовала, что за мной следят. Я была частью чего-то, какого-то ритуала, в конце концов. Как будто под действием чар. Это было очень интересно. Очень! И там была зачата моя дорогая милая Элеанор, вызванная из сумерек, – дитя тумана, луны и тени.

Наконец ее голос стих, она замолчала и отвернулась от Найквиста, внезапно смутившись. Найквист позволил ей немного помолчать. Он вспомнил, что сказал ему дилер Сумак, о том, что Элеанор родилась в сумерках. Но он слегка исказил факты: не родилась, а была зачата.

– Скажите, вы давно видели Доминика? – прошептала Кэтрин Бэйл.

– Боюсь…

– Что? Что? – Она все еще прятала от него свое лицо.

– Боюсь, Доминик Кинкейд мертв.

– Он мертв.

Часы выпали из ее рук, разбившись об пол, и казалось, что все остальные часы в комнате на долгое время перестали тикать, словно от шока или сочувствия. Кэтрин вздрогнула. Она подняла еще одни часы, едва осознавая, что делает, и начала поворачивать заводную головку. Комнату снова наполнило тиканье.

Достав музыкальную шкатулку, Найквист сказал:

– Вы положили это на могилу Кинкейда. – Кэтрин оглянулась, и он поднял крышку. Зазвучала музыка, балерина начала танцевать. – Вас видели у могилы.

– Что ж. Полагаю, я должна была это сделать. Да, я помню. Со мной пришла Мелисса. Она присматривала за мной.

Найквист почувствовал внезапное сострадание к этой странной женщине и мягко спросил:

– Какое значение имеет время без двадцати четыре?

Замявшись, Кэтрин сказала:

– Есть определенное время дня и ночи, которые никогда нельзя забывать. Никогда! Вы считаете, это правда, мистер Найквист?

– Раньше я думал, что только настоящее имеет значение. Но теперь я не уверен.

Найквист подумал, что она имеет в виду Элеанор и ее нынешнее исчезновение, но затем заметил более тревожную причину поведения Кэтрин Бэйл. Он не смог придумать простого способа выразить это, не бередя рану и не причиняя дальнейшую боль этой женщине. Он молчал, и эта тишина также заразила Кэтрин. В течение нескольких секунд они молча стояли в комнате тикающих часов. Затем она покачала головой и сказала: