Реджинальд постучал.
— Ректор не принимает, — из небольшой подсобки выглянул секретарь, руки все в мыле, на подносе четыре не до конца отмытые чашки.
— Примет, — зловеще пообещал Реджинальд. Взгляд его упал на чашки. — Чай, отличная идея.
И он распахнул дверь.
— Реджи? — вон Грев встал из-за стола, разглядывая незваных гостей удивленно. Потом улыбнулся, и в который раз за последнее время Мэб подумалось, что это удивительно неприятный, фальшивый человек. Даже странно, что прежде она этого не замечала. — Рад, что вы поправились. Леди Дерован.
— Профессор, — поправил Эншо с ухмылкой прежде, чем это сделала Мэб. Садитесь, профессор.
Он взглядом указал на одно из кресел, и Мэб села, не став спорить. Реджинальд задержался на секунду, закрывая старинный засов, которым не пользовались, должно быть, лет пятьдесят — в конце концов в дверь был врезан совсем недавно современный заговоренный замок — и сел в соседнее кресло. Вон Грев следил за ними молча, удивленно, и постепенно на лице его проступало возмущение. Так же медленно оно сменилось гневом, лоб и щеки затопила алая краска.
— Что вы себе позволяете, Эншо? — просипел вон Грев.
Рука его потянулась к звонку. Мгновение, и в комнату ворвется секретарь. А может и Кэрью с бравыми молодцами. Мэб отчего-то не сомневалась, что на зов ректора полиция явится без промедлений. Однако Реджинальд выставил на стол поверх стопки личных дел флакон, и рука ректора замерла, а потом и вовсе упала на подлокотник.
— Я выяснил, что за зелье было применено, — жизнерадостно объявил Реджинальд. — Правда я молодец?
Ректор совершенно машинально кивнул. И в эту минуту Мэб окончательно осознала: виновен. Он смотрел на флакон, точно зная о его содержимом, и испытывал при этом не закономерный страх, который должен бы был охватить человека, имеющего дела с опасным, запрещенным веществом. Нет, здесь было какое-то иное чувство. Досада пополам с обреченностью, а еще — какая-то злость.
— Я тем более молодец, дорогой ректор, что проделал эту работу в одиночку. Ни Сэлвин с Льюисом, ни ребята из лаборатории не получали от вас осколки. Знаете, в свете этого я нахожу оскорбительным, что вы мне их дали.
— Я забыл, что вы из де Линси, — пробормотал вон Грев, не сводя с флакона напряженный взгляд.
Мэб поерзала на кресле.
— Зачем? — спросила она сиплым, неживым голосом. Это единственное сейчас имело значение. Зачем? Была ли у этой нелепой, безумной истории какая-то весомая причина.
Не то, чтобы наличие такой причины позволило бы ей простить или понять вон Грева, но, возможно, было бы не так обидно.
Ректор немного расслабился, откинулся на спинку кресла и слабо улыбнулся. Улыбка вышла плохая, фальшивая, жалостливая и ядовитая. Мэб передернуло. Захотелось сбросить с себя эту улыбку, как каракатицу.
— Я сожалею, леди Мэб. Мне не хотелось вас вмешивать. Но выбора не было. Из всех женщин Абартона, родовитых достойных женщин вы единственная не поддерживаете отношения со своей семьей.
Реджинальд взлохматил волосы.
— Вашей целью была Мэб? Зачем, ректор? Назовите хотя бы одну разумную причину!