Верне улыбнулся еще шире.
— Вы на редкость ответственно подходите к своей работе.
— Как и все в Абартоне.
— Вам не нужно делать своему Университету рекламу, — укорил Верне.
Его рука легла на талию Мэб, потом, после короткой заминки, вторая. Так вальс-гьери не танцевали уже лет пять или шесть, но до колоний, должно быть, новости идут долго. Пришлось обнять его за шею, позволяя увлечь себя в пучину этого дикого, безумного, чувственного кружения. Руки были горячи. Глаза сияли бриллиантами — точно запонки. В изгибе губ чудилось что-то порочное и в то же время — притягательное. Впрочем, порок вообще притягателен.
Мэб отдалась танцу, и вскоре уже позабыла обо всем на свете кроме этого кружения, парения, падения в бездну. Музыка звучала где-то далеко-далеко, но в вальсе-гьери ее вел великолепный партнер, и она могла бы танцевать в полной тишине. И в какой-то момент тишина эта настала, и пала тьма, и все сконцентрировалось на крошечном пятачке света, озаренном бриллиантовым сиянием. Раскаленные руки скользнули ниже, обхватили ягодицы Мэб, прижимая теснее к крепкому, сильному, горячему телу. Животом она ощутила желание мужчины, и краска прилила к щекам. А потом под спиной оказалось чуть шершавое дерево лавочки, местами облупившаяся краска царапала плечо, а прохладный ветер овевал голые, бесстыдно разведенные бедра. Горячие руки касались их, поднимались к животу, задирали юбку все выше, обнажая тело, едва скрытое тонким шелковым бельем, на смену рукам приходил жадный жаркий рот, заставляющий стонать и выгибаться. Это было великолепно, ослепляюще, дико и необыкновенно желанно.
Слишком великолепно.
Знакомо.
Не по-настоящему.
Мэб отшатнулась, упала со скамьи, ударившись локтем и отползла в сторону, пытаясь одновременно опустить юбку и натянуть приспущенные штанишки. Верне разогнулся. Глаза его светились в темноте, и это зрелище пугало до дрожи, до икоты. Желание пропало совсем. А может и не было его, один только дурман.
— Итак, — сухим, неприятным тоном сказал человек, только что желавший овладеть Мэб, — вы — не девственница.
— Нет, — с трудом ответила Мэб. Горло точно пеплом забило.
— И кто же пробил целку?
Сказано было до того восхитительно вульгарно, что весь дурман окончательно слетел с Мэб, оставив ее одновременно освобожденной и точно в грязи измазанной. Она поднялась, невозмутимо подтянула штанишки, чулки, поправила юбку и принялась отряхиваться. Хотелось оказаться дома, принять ванну и тереть, тереть те места, где ее касался этот… подходящего слова у Мэб не было.
— Значит, слухи про вас и этого черныша правда? — процедил Верне.
— Черныша?
— Поскребыша. Эншо.
— Жак Дежернон. Это если вас интересует, кто… как вы сказали? — Мэб передернуло от отвращения. Как могла она хотя бы на минуту очароваться этим отребьем? — Можете отправиться в Вандомэ и высказать ему свои претензии.
Она подняла слетевшую с ноги туфельку, надела, присела на одно колено, чтобы застегнуть пуговку.
— Я собирался жениться на вас, — сказал Верне укоризненно.