— Весть о его смерти явилась для меня страшным ударом, — сказал Гарвей. — Я много ожидал от Роулея, я так хорошо знал его способности и его прекрасный характер.
— По-видимому, это убийство действительно совершил негр Товер.
— Я этому не верю, отец, — возразил Гарвей горячо. — Я знаю Товера, знаю, что он не способен на такое преступление.
Генри Уорд пожал плечами и заметил с иронической усмешкой:
— После двухлетнего изучения психоанализа ты можешь еще утверждать, что существуют такие вещи, на которые человек не был бы способен в известную минуту?
— Конечно. Я знаю, например, вполне определенно, что ты, отец, никогда не был бы способен на низкий поступок.
— Что ты называешь низким поступком? — спросил фабрикант холодно.
— Поступок, идущий вразрез с твоими лучшими убеждениями.
Мрачное лицо Генри Уорда прояснилось.
— Ты прав, Гарвей, я никогда не пойду против своих убеждений.
Тяжелые грозовые тучи нависли над Нью-Йорком. Время от времени раздавались глухие раскаты грома, и бледные молнии прорезали сумрак быстро опускавшегося вечера.
Массивные ворота следственной тюрьмы раскрылись; в сопровождении двух полицейских оттуда вышел Бен-Товер.
На мгновение он остановился на верхней ступеньке широкой каменной лестницы, жадно вдыхая свежий воздух и с выражением тоски глядя в темную даль.
Его лицо осунулось, глаза лихорадочно блестели, походка была медленная, усталая, как у старика. Однако, не тюрьма сломила его силы, а страшное подозрение, павшее на него. Ему представлялось чудовищным, чтобы кто-нибудь мог поверить, что он убил своего лучшего друга, бывшего для него идеалом и руководителем.
«Если бы я был белым, — думал он в долгие часы заключения, — многие, хорошо знающие меня, пришли бы и показали правду. А теперь… достаточно иметь черную кожу, чтобы на тебя взвалили всякие преступления».
Когда он спускался с лестницы, начали падать первые крупные капли дождя. Садясь в тюремную карету, Бен-Товер съежился от холода.
Карета тронулась. Сперва она следовала по оживленным улицам, потом свернула в узкий, длинный и темный переулок. Однообразное покачивание убаюкало Товера, он уселся в угол и задремал.
Сильный шум разбудил его. Задержанная огромной толпой, карета остановилась. В решетчатое окно врывались дикие крики:
— Выдайте его, собаку!
— Прикончить его!