Уорд засмеялся резко, зло.
— Сто пятьдесят из двадцати тысяч! Недурной процент, в самом деле!..
— Это не моя вина, г. Уорд. Рабочие не дают себя больше обрабатывать, как прежде, а эти проклятые воббли[1].
— Это меня не касается. Я вам даю задание, и вы должны его выполнить. Поняли? Завтра утром в десять часов вы мне представите отчет.
Уорд повернулся к Брасу спиной, и тот выскользнул из комнаты, радуясь, что еще так удачно отделался.
Беседа с Томасом Гаррисом была несколько дружелюбнее. Уорд пригласил этого обанкротившегося провинциального адвоката с лисьим лицом сесть и даже придвинул к нему коробку сигар; он умел ценить услуги этого человека. Показав ему полученное утром письмо, он спросил:
— Что же?
— Дела обстоят очень хорошо. Мои люди страшно тяготятся своим бездельем и рады всякой сенсации. Нет ничего легче, чем подогреть этих мещан. Достаточно несколько метких, хорошо составленных, священных для них лозунгов.
— Следовательно, мы можем рассчитывать на то, что… — он не докончил фразы.
Гаррис кивнул; он понял без слов.
— Вы можете быть совершенно спокойны. Но было бы недурно раздать еще немного денег. Я…
— Сколько вам нужно?
— Две тысячи долларов.
Генри Уорд усмехнулся:
— Вы не дешевеете, Гаррис.
Бывший адвокат покорно выслушал эту колкость.
— Плохие времена, г. Уорд.
Фабрикант открыл ящик письменного стола и достал две тысячи долларов.
— Завтра в шесть часов вечера я уезжаю к себе на дачу. Приезжает мой сын, я хочу встретить его там. Телефонируйте мне в восемь, но смотрите, будьте осторожны у телефона.
— Хорошо, г. Уорд.