На берегах Гудзона. Голубой луч. Э.М.С.

22
18
20
22
24
26
28
30

— В таком случае будьте любезны сами вынуть письмо из моего кармана.

Направив одной рукой револьвер на О’Кийфа, врач сунул другую ему в карман и крайне удивился, когда там действительно оказалось письмо, в котором он узнал почерк Уорда. Положив письмо на стол, он начал читать его, не опуская револьвера, направленного на О’Кийфа.

У последнего заболели руки.

— Послушайте, молодой человек, — сказал он — нельзя ли поскорее убедиться в моей идентичности? Нескольких движений будет достаточно, чтобы стянуть у меня с головы парик и содрать бороду. Если и это вас не удовлетворит, то можете обмыть мне лицо спиртом, тогда исчезнут и веснушки, и я предстану перед вами во всем своем былом великолепии и красоте. Если затем вы еще произведете надо мной операцию удаления брюшка, что вам удастся сделать без малейшего труда, то этим вы доставите мне большое удовольствие, так как у вас слишком жаркий климат.

Давид Блэк, все еще держа револьвер в руке, подошел к О’Кийфу, содрал с него парик и бороду и затем отошел и стал всматриваться в репортера. Он опустил револьвер, одновременно опустились и руки О’Кийфа. Последний спросил с легкой иронией.

— Разрешите теперь закурить?

Врач стал смущенно извиняться.

— Вы меня простите, мистер О’Кийф, но когда твоими врагами оказываются самые могущественные силы города, союз торговцев и промышленников и торговые палаты, то поневоле становишься осторожным.

Журналист улыбнулся.

— Представляю себе! А теперь я расскажу вам, что заставило меня приехать сюда, да еще в таком наряде. — Врач придвинул свое кресло поближе к О’Кийфу, и последний посвятил его во все, что знал о старике, об Этель Брайт, о подозрениях Уорда и Бенсона. Давид Блэк слушал с напряженным вниманием, а когда О’Кийф закончил свой рассказ, сказал:

— Да, в городе ходят уже разные слухи про мисс Брайт. Одни говорят, что она собиралась сбежать с каким-то шофером, другие намекают на дела еще похуже. Существует предположение, что она лишилась рассудка. Доподлинно известно только то, что с приездом молодой девушки Голден-Хилл стал крепостью, куда нет доступа ни для кого.

— К счастью, я привез с собой ключ, который откроет мне врата крепости, — и репортер показал Давиду Блэку письмо Генри Брайта к компаньонке его дочери. — А теперь давайте поговорим о ваших делах, — сказал репортер. — Являлся ли к вам еще раз этот Гаррис?

— Да, эти люди, кто бы они ни были, наметили меня жертвой. Гаррис вчера заходил вторично и уговаривал меня немедленно принять предлагаемую должность. Я все же остался тверд и заявил, что дам ответ только через неделю. Однако его посещение привело к неожиданным результатам.

— К каким? — полюбопытствовал журналист.

— Мне очень хотелось узнать, откуда этот Гаррис приехал, но я никак не мог добиться ни слова об этом, Шляпу свою он оставил в передней и мне вдруг пришло в голову, что на ней должно быть клеймо магазина, где он приобрел ее. Фантазия ребяческая, но она преследовала меня до тех пор, пока я наконец не поднялся и не вышел под каким-то предлогом в переднюю. Шляпа не дала мне никаких нужных указаний, но когда я ее ощупал, — она была мягкая серая, — то под кожаной подкладкой я обнаружил какую-то белую полоску. Я не стал рассуждать и вытащил ее. Это была узенькая мелко исписанная бумажная полоска.

Врач порылся в бумажнике и подал О’Кийфу узкую полоску бумаги.

— Читайте.

Репортер прочел:

«Если эта бумажка попадет в руки порядочного человека, то мы умоляем спасти нас. Мы гибнем, нас убивают на этом Адском острове. Спасите нас от безумия и смерти!

Марипоза».