На берегах Гудзона. Голубой луч. Э.М.С.

— Начинается буря.

Голубой луч

ГЛАВА I Обед в Бриар-Маноре

— Какая ужасная ночь! — сказал мистер Кардиф, поворачиваясь спиной к большому окну и придвигая к камину кресло для леди Уэргем, единственной женщины среди находящихся в салоне гостей.

Декабрьская вьюга с воем проносилась по саду. Большой каменный дом содрогался под яростными порывами ветра.

Из-за ужасной непогоды уютный салон в Бриар- Маноре казался еще уютнее и привлекательнее.

Кардиф и его гости только что закончили обед.

На толстом одутловатом лице стареющего фабриканта появилась любезная улыбка, когда он, склоняясь над креслом леди Уэргем, прислушивался к пустой, но все же занимательной болтовне этой очаровательной женщины.

Все, что делала Марион Уэргем, было всегда рассчитано, и она, — по крайней мере так утверждали ее враги, — никогда ничего не делала бескорыстно, не отказываясь ни от денег, ни от драгоценностей. Она владела небольшим состоянием и считалась одной из самых интересных дам лондонского общества. После смерти мужа, известного парламентского деятеля, скоропостижно скончавшегося три года тому назад, у Марион осталось, кроме влиятельных знакомств в парламентских кругах, пять тысяч фунтов стерлингов, которых, при ее любви к роскоши, ей, конечно, не хватало.

С некоторых пор очаровательная вдова задумывалась над тем, чтобы женить на себе Кардифа, и теперь, когда она улыбалась хозяину, ее занимала как раз эта мысль. Не следовало отказываться от громадных предприятий Кардифа, великолепного дома, восхитительной виллы в Ницце, если даже ради этого приходилось стать женой этого пятидесятилетнего, добродушного и любезного человека. Добродушного, любезного?

По виду Винифред, его единственной дочери, нельзя было сказать, что жизнь в этом доме протекала счастливо. Леди Уэргем заметила за обедом, что у девушки заплаканные глаза, и решила, что головная боль, на которую Винифред сослалась, была только благовидным предлогом для того, чтобы удалиться сейчас же после обеда.

Кардиф в семейном кругу был, вероятно, в достаточной мере неприятен; Марион украдкой рассматривала его лицо. Четырехугольный подбородок, резко очерченный, жестокий рот. Это впечатление усилилось еще улыбкой, появившейся на лице Кардифа, когда доктор Торнтон обратился к нему с вопросом:

— Где наш молодой друг, инженер Креган? Я надеялся встретить его здесь сегодня вечером.

— Я не могу ответить на ваш вопрос, доктор. Мистер Креган имеет обыкновение исчезать самым таинственным образом. Никогда не знаешь, где он находится. Так же, как и не знаешь, откуда он появляется, — прибавил он.

— Какой таинственный молодой человек, — сказала, улыбаясь, мистрисс Уэргем. — Вы, по-видимому, недолюбливаете его.

— Я не выношу его. Но этот молодец приносит столько пользы, что я не могу считаться с тем, что он одновременно приносит большой вред производству. С тех пор, как я пригласил Крегана к себе на завод, рабочие стали невозможными. Каждый день происходят несчастные случаи. Я думаю, что он — социалист. Нужно было бы уволить его, но договор принуждает меня оставить его еще на год. Завтра состоится собрание рабочих и этот молодой дьявол будет выступать на нем. Это значит, что готовится забастовка. Я о нем могу сказать, как некогда король — не помню который — выразился об епископе Кентерберийском: «Неужели никто не избавит меня от этого попа».

Показалось ли это мистрисс Уэргем или Кардиф действительно как-то странно взглянул на высокого человека, прислонившегося к камину?

Этот человек, полицейский комиссар Лок, сделал нетерпеливое движение и заставил себя улыбнуться; потом он внезапно поднял голову и посмотрел прямо в лицо хозяину.

Кардиф улыбнулся.