Он смотрел так, словно слова Медведихи как-то обнаружили их тайное родство, и оба этому обрадовались.
– Бургомистр тоже знает, к сожалению, – сказала Аделин. – И главные семьи города, которые дружили с отцом. Впрочем, им известна только часть правды. Когда Уве родился таким, отцу помогали доставать артефакты исцеления. – Она вздохнула и добавила, глядя брату в лицо: – Иначе ты бы уже умер, Уве. Отец тогда сказал, что артефакты вычистили твое оборотничество, но отняли разум. Поэтому все считают тебя сумасшедшим, а не оборотнем. Будь иначе…
Она не договорила.
Ощущение паука в темноте стало ярче и острее – только теперь в этом пауке проступали человеческие черты: холеное светлокожее лицо, аккуратные усы и бородка, гладкие руки, унизанные перстнями: этакий эскиз благородного господина с журнальной картинки. Бастиан видел перед собой открытые двери дома Аделин и Уве – и в то же время перед ним клубилась мгла, и паук в ней все плел и плел свою паутину.
– Мне нужны они все, – произнес Бастиан, сжав руку Аделин. – Составь список, пожалуйста. Вспомни.
Аделин посмотрела ему в лицо, кивнула, и в ее взгляде Бастиан наконец-то увидел тепло настоящей надежды.
Аделин проснулась ранним утром оттого, что в открытое окно влетел Кусь, сел на столбик кровати и замурлыкал. Привычный комочек ненависти ко всему живому исчез, и сычик выглядел ласковым и невероятно довольным жизнью.
– Сегодня я выхожу замуж, – сказала Аделин вслух. Просто чтобы окончательно в это поверить.
Она никогда не стремилась к замужеству и взаимной любви. Понимала, что есть вещи, которых никогда не получит – и поэтому отказалась от желания недостижимого. Никто в здравом уме не полюбит ведьму и не женится на ней, значит, надо смириться с этим и жить дальше. Не хвататься за призрачную возможность отношений, а следить за братом, управлять домом и быть просто законопослушной ведьмой.
Но сегодня Аделин выходит замуж. Что бы сказал об этом отец? Он обрадовался бы, конечно. Он ведь любил ее и, умирая, жалел, что так и не увидел внуков.
«Как мы будем жить дальше? – подумала Аделин. – Где мы будем жить? Здесь?»
Ей стало как-то не по себе, когда она представила, что в ее доме будет жить еще один человек. Близкий человек. Это понимание разрушало ту броню одиночества, которая сковала Аделин. Оно делало ее открытой, но не слабой.
Это было удивительно.
В дверь осторожно постучали: вошла Мари с огромным шуршащим пакетом. Кусь вздыбил перья и гневно закричал – так, на всякий случай, чтобы не забывали, кто тут главный.
– Господин и госпожа Арно приехали, миледи, – сообщила Мари. – Вот, здесь платье, а еще госпожа Арно привезла своего куафера. И цветы уже несут! Господи помилуй, белые розы, да такие дорогущие!
«Восемьсот карун за цветы», – вспомнила Аделин слова полицмейстера, и вдруг ей сделалось легко и очень весело, настолько, что захотелось танцевать и петь. Такое же возбуждение охватывало ее накануне ночи святого Жоффрея, оно поднимало от земли и делало очень чистой и очень свободной. Энергия пульсировала в кончиках пальцев, требовала выхода, и Аделин хлопнула в ладоши.
Облако тропических бабочек взвилось над кроватью, закружилось, рассеивая золотую пыльцу и аромат зеленого чая, и Мари восторженно воскликнула:
– Ах, миледи! Ну что за чудо!
Бабочки мягко выплыли в окно, и Аделин услышала, как кто-то удивленно ахнул и зааплодировал. В следующий миг она поняла, что сделала, и рассмеялась – магия возвращалась к ней, Аделин поправлялась.
Свадьба! Чудо! Все будет хорошо.