Противостояние

22
18
20
22
24
26
28
30

– Нет! Подожди!

Но он не слушал сестру. Волна жара прокатилась через гостиную в библиотеку, по дверной коробке вновь забегали мелкие язычки пламени. На этот раз они слегка опалили часть обоев, но на летающие книги, вьющиеся всё быстрее и быстрее вокруг Фурии, не перекинулись. Ей пришлось следить за тем, чтобы отдельные книги друг с другом не сталкивались, а это требовало от неё гораздо больше внимания, чем ей хотелось бы, – она казалась самой себе жонглёром, пытавшимся удержать в воздухе бесчисленные шары. Долго ей так не продержаться.

Её идеей было – сложить силы всех страничных сердец, не повреждая при этом книги, что и в более спокойных обстоятельствах представляло собой очень трудную задачу. Тем не менее она пошла на риск, надеясь, что безрассудство не заведёт Химмелей так далеко, чтобы уничтожать книги.

Фейт вскипел от ярости и бросил огненное копьё прямо в зависшие в воздухе тома. Рашель закричала, заклиная его этого не делать, но было слишком поздно. Огонь перекинулся на Фурию и охватил пожаром множество книг. Прочитав слова власти из страничного сердца своей сердечной книги, она потушила пламя за считаные секунды, но при этом утратила контроль над томами. Некоторые из них столкнулись друг с другом, и в мгновение кружащийся защитный вал обратился в хаос из налетающих друг на друга книг. Порхая вокруг, страничные сердца захлопывались, их сияние затухало. У Фурии не осталось времени сосредоточить энергию и метнуть её в своих противников. Вместо этого у неё внезапно появилась другая главная забота – сберечь книги от дальнейших повреждений в то время, как они всё активнее сталкивались друг с другом и в изнеможении падали на пол.

Фейт зашёл слишком далеко. Фурия наблюдала за его неистовством: библиомантика сейчас мстила ему за атаку на книги. Хотя его проступок, видимо, был не столь серьёзен, чтобы надолго вывести его способности из строя, всё же для начала ему предстояло хорошенько с собой разобраться. Он упал на колени и с криком запрокинул голову.

Рашель в тревоге поспешила к нему, метнув взор, полный ненависти, на Фурию, стоявшую посреди падающих книг. Её бастион окончательно развалился, книги одна за другой сыпались на пол. Фурии тоже стало не по себе, но было очевидно, что ни одна из книг не получила серьёзных повреждений.

В тот же миг Кэт ворвалась обратно в гостиную, сжимая длинный кухонный нож. И прежде чем Рашель отразила её удар с помощью сердечной книги, Кэт успела кинуться на неё. Защищаясь, Рашель инстинктивно подняла руки – и книга выскользнула. Обе ринулись к Фейту. Мгновение спустя все трое уже катались в бешеном клубке из тел, из которого доносились вопли, проклятия и брань.

Фурия чувствовала, как свело её желудок. Вокруг неё на полу валялись книги Маршей, многие в раскрытом виде, некоторые даже с обуглившимися краями.

– У тебя просто не было выбора, – сказала петушиная книга, чтобы утешить свою хозяйку. – С книгами всё в порядке. И к тому же у них есть повод порадоваться: наконец-то так славно проветрились. Бедные забытые создания!

– Мы должны помочь Кэт! – Напрасно руки Фурии прощупывали книгу для прыжка в кармане куртки. В панике она поняла, что во время атаки Фейта потеряла её.

Теперь лежит эта книжка где-то, похороненная под остальными, а времени её искать больше нет. С открытой петушиной книгой в руках она побежала в гостиную, к дерущимся рядом с невменяемым Фейтом девушкам. У Кэт никаких шансов: Рашель вот-вот подчинит её своей воле. Если она достаточно могущественна, она может повелеть Кэт воткнуть нож самой себе в грудь или же пойти с ним на Фурию.

Фейт корчился на полу. Его сердечная книга валялась рядом с ним, и здесь же лежала вторая, выскользнувшая из его куртки. Пока на Рашель наседала Кэт, о библиомантической атаке на неё не могло быть и речи. Имелись техники и более эффективные, чем ударная волна, но для них требовалось время, которого у них в запасе не было. Кэт уже дрожала всем телом, из последних сил пытаясь уклониться от влияния Рашели.

Фурия решилась на простейший, но действенный метод: перепрыгнув через Фейта, она размахнулась правой ногой, чтобы наградить Рашель увесистым пинком.

– Стойте! – прозвучало у входа в гостиную. – Сейчас же прекратите!

Несмотря на это, Фурия всё же ударила, но не так сильно, как планировала, в левый бок Рашели, а потом ещё и в плечо. Та взвилась от боли, а Кэт, уронив нож, свалилась на пол.

– Стойте! – снова крикнул человек в дверях.

Фурия ощутила, как помещение опять насыщается библиомантическими излучениями. Зависший в воздухе мощный удар и ощутимая угроза заставили Рашель на миг остановиться. Фейт, узник собственной боли и тошноты, всё ещё тихонько постанывал на полу. Кэт на четвереньках подползла к Фурии и, держась за опрокинутое кресло, сделала попытку подняться на ноги.

– Пап!.. – выдохнула она.

– Вечно от тебя один беспорядок. – Отец Кэт подошёл поближе с открытой книгой в руке. На нём было распахнутое элегантное серое пальто, а под ним – тёмный костюм. Он был выше ростом, чем можно было определить по фотографиям, и от него исходила аура авторитета, пробивавшаяся даже сквозь неистовство библиомантических токов в помещении. Он сразу понял, что произошло, и ямочка на его гладко выбритом подбородке от гнева сделалась ещё более явной.

Джонатан Марш воплощал всё то, к чему Фурия в мире, который лежал за пределами Котсуолдса, испытывала отвращение. Ясно, это был библиомант, но он разительно отличался от добродушных чудаков, вроде её отца или директора Кирисса, и не только внешне. Это был человек власти до мозга костей, и книги, имевшие в его глазах ценность, были политическими трактатами и идеологическими памфлетами; она это поняла, когда подняла в воздух всю его библиотеку. Именно под руководством таких людей, как Марш, «Алый зал» деградировал до Адамантовой Академии, которая отказывалась извлечь уроки из прошлого. Тепло, которое Фурия связывала с любовью к чтению, открытость миру, жажда приключений, чистая радость фантазии – всё это отсутствовало в Марше. За его спиной показалась мать Кэт; если исключить рваную рану на брови, она вроде не пострадала. Миссис Марш хотела что-то сказать, но муж загородил её собой, то ли желая защитить, то ли чтобы отрезать от дочери и не дать им поговорить.