Противостояние

– А могу я попросить?

– Собственно, я хотел побеседовать с тобой о…

– Пожалуйста. Это для меня действительно важно.

– Ну хорошо. Говори.

И она сказала.

Иоганн Меркурий Розенкрейц поднялся. В последний раз блеснула его янтарная брошь. Потом он отошёл прочь, и через несколько шагов его поглотила тьма мыслительного процесса Фурии. А вместо него из мрака выделился другой. Юноша, лишь ненамного старше Фурии, долговязый и тоже в сюртуке. На плечи ему ниспадали светлые локоны, а лицо, к удивлению Фурии, напоминало Пипа. Возможно, у её брата в последующем проявятся эти же фамильные черты. Несмотря на поколения, отделявшие их друг от друга, их связывало неоспоримое родство.

На вилле Анжелосанто перед Фурией стоял старик со сморщенной кожей и следами двух веков, которые притягивали взор, – веков, преодолённых Северином наперекор судьбе. Для Фурии эта встреча не была их первой по-настоящему. Ведь в голове у неё жила их переписка: её письма, записанные в их общую книгу, и полученные от него ответы. Тогдашний тон его слов позволил создать в её воображении другой облик, который, к её удивлению, мало чем отличался от юноши, вышедшего ей навстречу из мрака.

С улыбкой он уселся в кресло.

– Так лучше? – спросил за́мок его устами, о как же они были милы!

– Так он выглядел?

– Ты сомневаешься в надёжности моей памяти? – сказал за́мок в обличии Северина, ставшего шестьдесят лет спустя Зибенштерном. – Конечно, так. До самой распоследней родинки. От домов ничто не укроется.

Внезапно её глаза наполнились слезами. Это было ужасно, и в то же время смешно. Но остановить их она не могла – могла только проигнорировать и надеяться, что за́мку достанет такта не расспрашивать её по этому поводу.

– Ты что, ревёшь?

– Нет.

– У тебя для этого есть все основания.

– Я не реву.

– Может, совсем чуть-чуть?

– Да, господи, что может понимать проклятый за́мок в чувствах?

– Вы, люди, даже не можете представить, сколько ваших чувств просачивается в мои стены. Иной раз вы догадываетесь об этом, но списываете всё на воспоминания, которые данное место в вас пробуждает. При этом ваши чувства всё ещё здесь, в моих стенах и балках, и вы слышите их, узнавая их и пытаясь к ним возвратиться.

Фурия воззрилась на двойника Северина, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы получше его рассмотреть – как репродукцию, а не как подлинного Северина. Она думала, что уже давным-давно ничего к нему не испытывала, ведь в действительности он был глубоким стариком и к тому же запятнал себя обеззначиванием книг. Но теперь Фурия спрашивала себя, не было ли это всего лишь защитой, которую она возвела, чтобы оградить себя от ещё больших страданий? От наивной влюблённости прежних дней не осталось и следа. Но она не могла отделаться от мысли, что вид его всё же затрагивал определённые струны её души, порождая калейдоскоп чувств, никак не желающих соединяться в устойчивую картину. Наверное, глупо было просить за́мок предстать именно в этом облике.