Противостояние

Замза издал скрежещущий вздох – наверное, так он выражал желание опять остаться наедине со своей мировой скорбью. При этом в иные дни создавалось впечатление, словно он ничего не имеет против того, чтобы Пип к нему подсаживался и рассказывал о том, что его, Пипа, занимало. О своём беспокойстве за Фурию, когда она совершала вылазки с Финнианом и другими, чтобы одолеть Академию. О своём одиннадцатом дне рождения, на который экслибры подарили ему торт со сценами из одиннадцати разных книг. И о том, как проводит утро старая мисс Драйкраст, вышедшая на пенсию учительница из Уинчкомба, с недавних пор преподававшая Пипу у себя на дому. Её предшественника мистера Теофила им пришлось рассчитать, так как он настаивал на том, чтобы и дальше проводить занятия в резиденции, а в связи с изменившейся ситуацией это было совершенно исключено.

– В правое корыто, – сказал он Пасьянсу, всё ещё торчавшему с ведром у кровати и рассматривавшему Замзу. В комнате было как раз столько света, чтобы разглядеть громадное насекомое на фоне белой простыни.

Время от времени Замзе приходило в голову, что самое время отправиться в поход, – он искал дорогу на крышу, чтобы, упав оттуда, разбиться насмерть, – и по пути пугал экслибров, хотя был уже знаком им по лагерю в Лесу мёртвых книг. Он выпал из книги в тот момент, когда Саммербель пыталась с помощью библиомантики приготовить паштет. Один взгляд на её озадаченное лицо, рассказывали экслибры, заслуживает тех трудов, которые они отныне взвалили на себя, чтобы ухаживать за несчастным чудищем.

– В корыто, – повторил Пип, – в правое.

Пасьянс что-то пробормотал и направился к корытам у камина. Он высыпал туда овощи со слишком большой высоты. Один помидор отскочил от края и укатился под кровать. Пасьянс поставил ведро рядом с входом и опять подошёл к Замзе.

Замза раздосадованно вздохнул:

– У него бывает когда-нибудь хорошее настроение?

– Я бы на тебя посмотрел, если бы ты в одно прекрасное утро проснулся в виде прусака.

Пасьянс присел на краешек кровати, на почтительном расстоянии от Замзы, и положил руки на колени.

– Мне кажется, я хорошо себе представляю, что он ощущает. Он предпочёл бы быть кем-нибудь ещё, как я – оказаться где-нибудь ещё.

– По крайней мере, ты не вредитель.

– Свою прежнюю жизнь я так или иначе потерял. У всех остальных здесь она есть.

Передние ножки Замзы дрогнули, но была ли это реакция на слова Пасьянса, осталось невыясненным.

– Я слышал, что произошло с тобой и с твоей сестрой, – сказал Пасьянс Пипу. – Такие испытания не для детей. – Лицо экслибра находилось в тени, но Пип чувствовал, что слова его не были пустой фразой. Прозвучало это серьёзно и грустно. Так частенько говорил отец Пипа.

Замза распрямил суставы на передних ножках и притянул левое щупальце к голове. Причмокивая, он провёл им вдоль расщелины пасти. Пасьянс в восхищении наблюдал за происходящим.

– Во всём есть что-нибудь хорошее, – сказал он Замзе, – ты мог бы проснуться собакой, тогда пришлось бы сейчас вылизывать самому себе зад.

Замза вымученно закряхтел и опустил своё щупальце, свистнувшее, словно розга.

– Благодаря тебе он обрёл силу духа, – заметил Пип.

Пасьянс дёрнул плечами:

– Помогу, чем смогу.